В действующей армии - [54]

Он любезно принял меня, познакомил со своим помощником, студентом новороссийского университета г-ном Шиттом, заведующим огородом в Иоамини.

В его сопровождении я объехал верхом огромную площадь военных огородов.

В Харбине эта площадь равняется 80 десятинам.

Картина этого огромного пространства огородной земли очень внушительна, хотя нельзя сказать, чтобы всходы овощей особенно были сильны.

Я откровенно высказал это А. В. Герцыгу, когда мы вернулись в беседку.

— Это происходит оттого, — сказал он, — что мы нынешний первый год работаем при исключительных неблагоприятных условиях. Во-первых, только 10 мая прибыл первый вагон с семенами и орудиями, а во-вторых, у нас не было совершенно дождей. Периодических дождей в нынешний год, видимо, не будет совсем… Мы ждём дождичка, как манны небесной… Если его не будет — всё сгорит…

— И вам придётся, пожалуй, петь:

И зачем было огород городить,

И зачем было капусту садить…

— пошутил я.

— Пожалуй, что и так… — согласился со мной А. В. Герцыг.

Затем разговор перешёл на самую организацию военных огородов маньчжурской армии.

— Дело это огромное и, несомненно, полезное! — сказал А. В. Герцыг. — Все эти огороды в Маньчжурии занимают площадь в 171 десятину, из них в Харине — 80 десятин, в Яомыни — 54 десят., в Гунтулине — 18 десят., на реке Сунгари 14 десятин и в Ашихэ — 3 десятины.

Я простился с А. В. Герцыгом, пожелав ему с успехом кормить действующую армию овощами.

Прямо с «военных огородов маньчжурской армии» я уехал в городской питомник.

Это учреждение уже, так сказать, совершенно «мирное».

В нём разводятся деревья и цветы для будущего украшения растущего не по дням, а по часам города Харбина.

XXXV Душевные заболевания на войне

Вопрос о душевных заболеваниях во время войны интересовал меня и ранее в Петербурге.

Я беседовал на эту тему со многими психиатрами, но разрешить его здесь на месте, так сказать, на театре войны, было ещё более интересно.

Поэтому, узнав, что при 1 сводном госпитале существует отделение для душевнобольных, которым заведует петербургский психиатр, известный деятель в попечительстве о глухонемых, доктор медицины Е. С. Боришпольский, я поспешил посетить этот госпиталь и его отделение.

1 сводный госпиталь находится в самой людной части гор. Харбина, за большим мостом через Сунгари, соединяющим так называемый «Новый Харбин» с «Пристанью», исключительно торговою частью города.

Он состоит, как и другие сводные госпитали, из четырёх бараков и ряда домиков, где помещаются офицерские отделения, канцелярия, квартиры врачей и служащих, приёмной и проч.

Госпиталь этот находится в заведовании чисто русского человека д-ра мед. Глаголева и поставлен действительно образцово.

Здесь я снова видел поразительные выздоровления раненых навылет пулями в грудь и живот.

Таков, например, рядовой 3 восточносибирского полка Филипп Желтиков, раненый при Вафангоу, рядовой 139 моршанского полка Август Фишер и т. д.

— Настоящая война, — сказал мне д-р Глаголев, — замечательна тем, что даёт очень незначительный процент раненым, которым необходимо производить ампутации.

— А где у вас отделение для душевнобольных? — спросил я.

— Это дальше, в самом крайнем флигеле… Сначала душевнобольные помещались здесь ближе, но оказалось для них очень шумно, а потому они были переведены в более тихий уголок…

В сопровождении смотрителя госпиталя я отправился в отделение для душевнобольных.

Мы ехали мимо целого ряда маленьких домиков, среди которых, на правой руке я увидал уже почти готовое, довольно обширное каменное здание.

— Что это такое?

— Это «Царская баня», т. е. баня для солдат, строящаяся на личные средства Государыни Императрицы Марии Фёдоровны.

Постройка её стоит 35.000 рублей.

Наконец, сделав довольно большой конец, мы остановились у крайнего флигеля.

В нём-то и помещается отделение для душевнобольных нижних чинов и офицеров.

Это очень чисто содержимый флигелёк, состоящий из коридора и пяти комнат-палат.

В день моего посещения больных было 19 человек — 14 нижних чинов и 5 офицеров.

В самой задней отдельной комнатке домика помещается полковник С., в настоящее время произведённый в генерал-майоры.

Он ранен в левый глаз с повреждением передней части мозга.

Я повидался с ним.

Несчастный производит тяжёлое впечатление.

Он видимо находится в страшно угнетённом состоянии, и со слезами в левом глазу, правый скрыт повязкой, лепечет чисто по-детски:

— Вы, дяденька, пришли навестить меня… Это хорошо, очень хорошо… Ведь я генерал… У меня было три человека и тридцать пушек, и японцы от меня бежали, а теперь меня посадили, дяденька, в каюту и везут… Я не знаю, куда везут…

Слёзы катятся градом из здорового глаза больного.

— Как вы себя чувствуете?

— У меня в голове было три пьявицы, одну из них вытащили, а две остались…

И снова слёзы и слёзы.

Я не выдержал и тихо вышел из комнаты страдальца.

Встреча с заведующим отделением доктором Е. С. Баришпольским несколько отвлекла меня от тяжёлого впечатления только что виденной картины душевных страданий доблестного генерала.

Я знал доктора Боришпольского ещё до Петербурга, а потому встреча на далёкой чужбине была более чем сердечная.