Быть или не быть?
Этот вопрос Гамлета восстаёт перед японским народом при мысли об исходе настоящей войны.
Для Японии он вопрос политической жизни и смерти.
В течении десяти лет все экономические и умственные силы страны были направлены на приготовления к войне с Россией, на подогревание относительно этой войны общественного мнения, на электризацию народного патриотизма и шовинизма.
Теперь ни для кого ни тайна, что это было так, и что упорный десятилетний труд военных приготовлений дал соответствующие результаты.
Все иностранные военные агенты единогласно признают, что японская армия не уступает европейской, отличаясь, кроме того, азиатскою хитростью, восточным презрением к смерти и даже пожалуй зверством недавних дикарей.
Эти последние свойства — нельзя назвать их качествами — делают этого сильного врага особенно упорным.
И на долю России выпало встретиться с ним лицом к лицу, быть может вторично спасая Европу.
Почти сто лет тому назад она спасала её от западных завоевателей, теперь ей, как кажется, выпало на долю спасти от восточных.
И спасение это совершится!
Несмотря на вступление войны в затяжной фазис, в результате, конечно, будет победа над японцами, какою бы ценой жизней её сынов и денежных затрат не пришлось России купить эту победу над сильным, напрягшим все свои силы врагом.
Иначе не может думать ни один истиннорусский человек.
Это сознают и японцы, и этим объясняется их ожесточение в этой войне.
Они не жалеют ни средств, почти последних, засыпая наши войска снарядами, приготовленными ими в громадном количестве, ни людей, которых они приводят «ханшином» и возбуждающими средствами в озверелое состояние.
Все раненые японцы, захваченные нами в плен, оказывались пьяными.
Если офицеры, воодушевлённые любовью к родине, избрали своим девизом «победа или смерть» и этот девиз находили вытатуированным у них на теле, то солдаты лезут на эту смерть под наркозом, хотя и в них нельзя отрицать сознания необходимости победить, чтобы не погибнуть.
Этим объясняется кровопролитность этой войны и продолжительность сражений, длящихся по несколько дней.
Этим объясняется и зверство их над нашими ранеными и даже пленными солдатами, факты которого констатированы официальными актами и не могут быть отнесены к плодам досужей фантазии корреспондентов.
Быть или не быть?
Этот вопрос читается между строк всех японских сообщений и приказов по армии.
Один из этих приказов говорит, что «лучше смерть, нежели плен», что «плен позор, а смерть слава».
Оттого-то японцы предпочитают сделать над собой «харакири», т. е. распороть себе живот или же разбить себе голову о камень, нежели отдаться в плен.
По словам пленных японцев, возвращение на родину для них немыслимо.
Там их ожидает смертная казнь.
Тяжело положение и их семейств в Японии — их окружает общее презрение.
При таких условиях понятно то остервенение, с которым они дерутся, не обращая внимания на потери в людях, лишь бы добиться хотя временного успеха.
И пока что они добиваются его страшно дорогою ценою.
Это борьба отчаяния!
Нетрудно предвидеть, каков будет конец её.
Гамлетовский вопрос Японии разрешится отрицательно.
Это единственный исход войны в более или менее отдалённом будущем.
Японец ликует, гордится успехом
«На русских навёл де я страх!»
Но эхо на это презрительным смехом
Ему отвечает в горах:
«Постой, желтолицый, не очень ли рано
Победу ты видишь в мечтах?
Забрался в средину ты русского стана,
Забыв о своих островках!»
То эхо невольно смущает японца,
Назад оглянулся со страхом в очах
И видит «страну восходящего солнца»
В кровавых и мрачных лучах.
Над ней надвигается туча за тучей,
И слышится грома раскат:
То — медленный, верный, как буря могучий,
Шаг русских «железных солдат».
Им вторят, как эхо, плеск волн океана
И клики победы на русских судах,
И шепчет японец: «действительно рано!»
«Банзай» замирает на робких устах…
Ляоян, 2 июля, Н. Э. Гейнце
Казалось бы, что писать отъехав всего шестьсот с чем-то вёрст от Петербурга до Москвы, употребив на эту поездку менее полусуток, добрые три четверти которых посвящено было сну.
Однако мне посчастливилось.
Первое, что мне бросилось в глаза в вагоне — это стоявший на сетке чемодан одного из моих vis-à-vis[2] — в купе мы ехали втроём.
Изящно сделанный, плоский, жёлтой кожи чемодан, с висевшей у замка таблеткой, на которой напечатано «The Miyako. Hotel Kyoto. Japan»[3].
Я тотчас же понял, что уж и тут пахнет Дальним Востоком, теми местами, где льётся русская кровь, куда стремлюсь я, а ранее меня уже унеслись туда мои мысли.
И действительно, по счастливой случайности, моими vis-a-vis оказались д. с. с. таможенный ревизор при департаменте таможенных сборов Б. О. Вильчинский и инженер путей сообщения К. К. Иокиш.
Оба были в Маньчжурии, Порт-Артуре и Японии, а последний, выехал из Харбина 7 февраля нынешнего года.
Заинтриговавший меня чемодан оказался принадлежащим ему.
К. К. Иокиш — один из строителей китайской дороги — занят теперь изданием большого альбома с видами этой дороги, постепенным ходом работ на ней, начиная с производившихся разведок, построек, временных рельсовых путей и строений.