В действующей армии - [4]

То и дело обгоняем воинские поезда.

Вид у солдат бодрый, здоровый, попадаются бородачи в летах — это запасные.

Слышится весёлый говор, смех, вызванный удачно сказанным метким словом, или прибауткою, вот разносится по степи, эхом откликаясь в горах, бравая русская, или специально солдатская песня.

С какою-то особою силою укрепляется в душе вера в мощь русского народа, сыны которого с таким, не только спокойным, но прямо радостным настроением идут помериться силами с врагами своего отечества, положить, если нужно, за последнее свои головы.

В этой естественной удали русского солдата, нет ни малейшей рисовки, это простое обычное настроение людей, не знающих страха и презирающих опасность, а это настроение — залог победы.

— Наш солдат — золотой солдат! — сказал мне подполковник Томашевский, о котором я уже упоминал. — Надо только уметь с ним обращаться… Его надо беречь, так как сам себя он не бережёт…

Трогательная сцена разыгралась при остановке в Пензе, где мы настигли первый воинский поезд.

Полковника Леш радостно приветствовал один из запасных нижних чинов, призванных на действительную службу.

Он был, как оказалось, фельдфебелем в роте, когда полковник Леш был штабс-капитаном.

Их полк стоял в Закаспийской области.

Полковник Леш тоже сразу узнал своего бывшего фельдфебеля и сердечно поздоровался с ним.

Солдатика искренно порадовала эта память начальства.

— Значит опять послужим…

— Рад стараться, ваше высокородие!

Полковник дал своему бывшему фельдфебелю два рубля.

— Напрасно беспокоитесь, ваше высокородие, не затем я подошёл… — отказывался солдатик.

— Знаю, знаю, а дают — так бери.

— Слушаю-с, ваше высокородие…

И солдатик опустил рубли в карман шинели.

Что-то тёплое, сердечное сказалось в этой сцене, в этих отношениях солдата к офицеру.

Не могу не привести маленькой беседы с одним из моих спутников-офицеров, касавшейся так сказать литературной, если можно так выразиться, стороны войны.

Для многих штатских людей это будет новостью.

Мой собеседник во время китайского похода 1900 года был полковым адъютантом.

— Мне пришлось тоже много писать… — сказал мне он.

— Писать? — удивился я. — На войне? Во время похода?

— Да именно! Ведь на обязанности полкового адъютанта лежит вести «Журнал военных действий», где записывают все переходы полка, переправы, действия полка во время сражений, причём в журнал же заносятся кроки пройденных местностей… Работа тяжёлая, кропотливая и ответственная…

— Для чего же служит этот «журнал»?

— Прежде всего для истории полка, как материал, затем для соображений начальствующих лиц, по поводу наград, а в общем все журналы представляют из себя драгоценный материал для истории той или другой войны.

Это, действительно, материал драгоценный!

III Жизнь в поезде

Четвёртый день в дороге, живём, так сказать, в поезде.

Всего человек около сорока пассажиров, из которых тридцать два едут в Маньчжурию, тридцать военных, — среди них два врача, поляк и еврей, и один интендантский чиновник да двое штатских; С. Соколов, у которого своя мукомольная мельница в Харбине, работающая теперь исключительно для продовольствия войск, и я.

Все, конечно, перезнакомились между собой и за чаем, обедом и ужином в вагоне-ресторане идёт оживлённая беседа.

Ни одной дамы, что повергает в некоторую печаль молодых офицеров.

— Знаете, женщины, они всё-таки оживляют! — говорил мне молоденький, симпатичный подпоручик.

Лица его молодых товарищей доказывают, что они согласны с этим мнением.

На станциях больше, как он выражается, «пейзанки», появление изредка местных дам производит сенсацию, хотя пока физиономии этих дам, как говорится «для некурящих».

Выделилась на одной из станций молоденькая, видимо интеллигентная татарка, которую юный и пылкий подпоручик хотел угостить шоколадом, но побоялся её папаши.

Погода стоит тёплая и дождливая, но дождей здесь ждали давно — это были первые на Урале, где была до сих пор жара.

Воздух дивный.

Мы вышли на станции Шафраново и пришли прямо в восторг.

Это было поздним вечером — нас очаровал какой-то чудный аромат, который оказался запахом цветущей липы и грецкого ореха.

Чудная ночь, и в кустарниках заливаются соловьи.

Всю ночь почти не спали: ждали раннего утра, чтобы не пропустить уральских гор и перевала из Европы в Азию.

Величественная картина природы!

Поезд несётся со скоростью 50 вёрст в час мимо отвесных скал огромной высоты, вдруг открывается восхитительная панорама гор, покрытых лесом, ущелий, по которым серебряной лентой пробегают быстрые речки.

И почти нигде не видать человеческого жилья.

Точно человек, сознавая своё ничтожество, убежал от этого спокойного величия природы, боясь нарушить её торжественный покой.

Только поезд, этот представитель человеческой культуры, быстро несётся мимо, отравляя чудный смолистый воздух едким дымом нефти.

Но вот Урал остался позади, подъезжаем к Челябинску, откуда уже едем по военному графику, т. е. расписанию.

В Челябинске простояли пятьдесят минут и, наконец, получили телеграммы Российского телеграфного агентства и некоторые местные газеты.

Нет дам — это ещё с полгоря, но нет газет — это уже целое горе.