В действующей армии - [50]

Затем канонада прекратилась минут на пятнадцать, но потом возобновилась с такой страшной силой, что всё гудело и стонало, и тут-то выяснилось, что у них имеется шесть или семь батарей.

Шрапнели рвались всюду.

Кажется не было места, куда бы японцы не бросали свои снаряды.

Но разгуляться им не дали.

Наши батареи действовали выше всякой похвалы и, несмотря на убийственный огонь, прислуга работала как на учении.

Наши шрапнели рвались под самыми японскими батареями, и в бинокль отлично было видно, какой беспорядок и суету производили они на неприятельских батареях, которые с каждой минутой стреляли всё хуже и хуже.

Не прошло и двух часов, как две японские батареи замолчали окончательно — погубило их желание занять новую, более удобную позицию.

Сняться им дали, но въехать уже не удалось!

Около половины первого начались ружейные перестрелки, которые походили скорее на барабанную дробь, то усиливаясь, то уменьшаясь.

Около этого времени пришло донесение, что три роты с горной батареей обходят наш левый фланг, имея тяготение к реке с целью выйти на Гутцяузы, и тогда же сделалось известно, что японцы обходят и правый фланг, и там уже давно, сзади позиции идёт бой наших пяти рот.

К трём часам дня японцы подтянули все свои силы и готовились к общей атаке.

В это время нашим батареям пришло приказание сниматься с позиций и вытягиваться по дороге на Гутцяузы, что и было исполнено с замечательным искусством и неожиданно для японской артиллерии, которая открыла страшный огонь только тогда, когда все орудия были свезены вниз и потому стрельба их была безрезультатна.

Пехотный бой вступил в свой фазис.

Трескотня, залпы сливались в один рокот.

Японцы наступали густыми цепями, роились в громадные кучи и быстро приближались с фронта позиции.

Лезли они всюду, как тараканы из щелей.

На фронте позиции их буквально расстреливали.

Весь берег реки был покрыт трупами, вода окрашивалась кровью.

Японская артиллерия, освободившись от огня наших батарей и почувствовав свободу, беспрерывными выстрелами и залпами стала посылать свои гостинцы в наши окопы.

Сидеть в них становилось невозможным.

Около половины пятого пришло приказание отступать, задерживаясь на удобных местах, и весь отряд постепенно стал втягиваться в долину и отходить.

Японская кавалерия сделала было попытку повести атаку по отступавшим цепям, но несколькими залпами была рассеяна.

Я, штаб-ротмистр Шацкий, со своей 5 сотней, и 2 сотня под начальством подъесаула Токмакова получили приказание атаковать японскую кавалерию, если она покажется, но её и след простыл.

Поэтому пропустив весь отряд, спрятавшись в разных местах, мы устроили засады, но пострелять не пришлось, так как японцы не показывались.

Отряд наш благополучно дошёл до Гутцяузы, где и стал биваком.

Генерал Гершельман остался на 2 этапе старо-ляоянской дороги в деревне Ляндесян.

На перевале восточнее деревни Ляндесян стала на позицию 4 Забайкальская казацкая батарея под прикрытием роты пехоты и сотни наших казаков.

Я с сотней стал на заставу и выставил посты.

Скоро совершенно стемнело.

Потери наши не особенно велики.

Артиллеристы потеряли 56 человек убитыми и ранеными.

По нашим подсчётам японцы имели в бою около двух дивизий пехоты, а с обходными колоннами их было пожалуй и больше.

Нас, следовательно, было ровно в три раза меньше.

Бой этот, поэтому, может действительно назваться славным».

XXXIII В тылу армии

Крайним северным пунктом маньчжурской действующей армии является город Харбин.

Это — тыл армии.

Познакомиться с этим пунктом было очень интересно, особенно, когда мы, военные корреспонденты попали, волею судеб, в Харбин по независящим от нас обстоятельствам.

Тыл армии это, так сказать, её сердце и пищевод, отсюда она получает свои жизненные силы и продовольствие.

Все эти органы тела действующей армии и сосредоточены в Харбине.

Я нашёл случай, при любезном содействии и д. начальника окружного штаба подполковника Д. Э. Конге, познакомиться насколько это возможно подробно со всеми этими учреждениями, имеющими, как я уже сказал, огромное значение в жизни того колоссального тела, которое именуется «действующей армией».

Мы начали со сводных госпиталей, как расположенных поблизости от Нового Харбина. Четыре барака этих госпиталей помещаются в бывших казармах, но тщательно отремонтированных, светлых, чистых и полных воздуха.

Все они одного типа, так что, описавши один, можно иметь полное представление о всех других.

Это длинное каменное или деревянное здание, разделённое на две палаты, по пятидесяти кроватей в каждом, в середине помещается перевязочная, операционная комната и комната для сестёр милосердия.

В каждом бараке на стене висит карта театра войны, и больные солдатики видимо ею очень интересуются, так как в каждом посещённом мною бараке я видел около неё группу больных и раненых, состояние здоровья которых позволяет им ходить по бараку.

Почти всегда в вазах и в банках букеты полевых цветов, собранные самими поправляющимися от ран солдатиками во время прогулки по соседнему полю.

В каждом бараке есть маленькая библиотека.

Вид у выздоравливающих и отправляющихся от ран довольно бодрый.