В день желтого тумана - [5]

– Я заметил, что ты как все. Владеешь, не поблагодарив, расплачиваться не желаешь. Кстати, можешь не спешить с ответом. Тут есть человек, которому скоро предстоит умереть. Не хочу упустить.

Пойми меня правильно: люди безответственны, а я помогаю им проявиться, чтобы собрать лучшее в одном месте.

– А потом?

– Что ты такая недоверчивая? Мужчины тебя обманывали? Потом… Извини, я спешу. – Он прибавил шагу и начал нагонять силуэт впереди.

Стемнело так стремительно, что Ольга в сумерках не разглядела, мужчина это или женщина, и побрела к пансионату.

Мужчины обманывали… Разве Виктор – это обман? Если кого он и обманул, так только себя. Не нужно было бросать мастерскую, жениться на молодой, покупать дорогую машину. Глупость несусветная. Людям прошедшего времени в настоящем не живется, только хочется. Сон все это, сплошной сон о жизни, которой наяву уже нет, потому что нет настоящих желаний и хочешь не своего, а того, что все повторяешь и повторяешь за другими, а чужие желания губят. Ты им служишь, а они смертоносны.

Кто этот человек, что скоро должен умереть? Стар или молод, красив или уродлив? Да какая, собственно, разница, если она, одинокая неудачница, тихо счастлива. Она делает то, что любит. В этом ее благодарность, а поклонов она не бьет, нет, не бьет. Главное, чтобы было главное, тогда ты счастлив. Она задумалась о господине в сером.

Что значит “помогать проявиться”? Не все вокруг художники, больше других. Что задолжали они? И что означает “хочу успеть”? Было бы слишком хорошо, если б люди умирали, только высказавшись до конца.

Катя в комнате пританцовывала от радости: пришла телеграмма от

Оффенбаха, он дополнил свой список. Переслала Святослава, и еще… И еще – ура! – пришло предложение из художественной академии: можно поучиться, можно пользоваться их мастерскими, можно работать с их глиной и печами! Что захотим – все можно!

– Давай собираться, а? Они ведь ждать и уговаривать не будут.

– Будут, – отрезала Ольга. – Мы не японцы, чтобы три года без отпуска, три дня на море и снова.

Катя, пометавшись по комнате, плюхнулась на диван, отгрызая заусенец. Пятки уже дымились от желания.

– Если невтерпеж, поезжай одна, я попозже. У меня образовалась проблема. – Катя улыбнулась.

– И у меня проблема. Директор. Жалко оставлять его с этими акулами.

И одна мегера, и другая – острозубая красотка.

– Возьми с собой, – посоветовала Ольга. – Дельный мужчина – не обуза.

Жена директора решила пресечь эти прогулки локоть к локтю с серой мышью. Оборванкой, завернутой в рыбачью сеть с дырами. С расстроенным и озабоченным выраженьем на лице собственного мужа.

– Позавчера ты говорил с ней час сорок минут. Вчера – два часа восемнадцать минут, сегодня – три с лишним. Ехать так далеко, чтобы прогуливаться с пожилым дядей? Что ей нужно?

– Она художница. Предложила что-нибудь подарить пансионату, если только…

– Только что? – Супруга директора подбоченилась.

– Если ей тут понравится. Пока все хорошо.

Женщина крутанулась крупным телом.

– Девочка, ты что, не видишь, куда идешь? Здесь цветы!

Девочка, испуганно дернувшись, пропала в кустах.

Оксана дошла до дома Рустама и открыла дверь. Он сидел за столом, подперев черную голову кулаками, и медленно перевел на нее замученный взгляд с арбуза, проткнутого ножом по вертикали. Оксана дернула за штору, чтобы полился свет, сняла синее платье, под которым ничего не было, и легла на кровать, раздвинув ноги:

“Смотри!” Рустам окаменел. Он сидел минуту, потом поднялся, лег сверху и сделал все быстро-ожесточенно, точно мстя.

– Пойдем в сад! – позвала Оксана, завернувшись в покрывало.

– Не шути со мной, – сказал он.

– Я не шучу. Я здесь остаюсь.

– Тебе пора уходить. С кем твой сын?

– У него есть бабушка, у них даже родинки одинаковые. Но это ничего не значит, кроме общего химического состава, это не родство, а предрассудки стадной жизни. Родство – это когда мы с тобой глядим друг другу в глаза. Бессмысленно и по-настоящему, – ответила Оксана.

Покрывало распахнулось, и они упали целоваться на землю.

– Тебе пора, – снова сказал он, надеясь, что она не послушается. Но она грустно послушалась и ушла в дом за платьем.

Там стоял стол, перерубленный по диагонали вечерним солнцем из незашторенного окна, и зудели налетевшие на арбуз осы. Все выглядело иначе, и Оксана торжествующе улыбнулась.

Когда стемнело, Рустам пошел к морю, хотя этого не любил. Он долго плыл по лунной дорожке то к луне, то назад, как челнок, которым водит чья-то рука, избавляясь от нежности, с которой чувствуешь себя ломким. Возвращаясь, он увидел в своих окнах свет и обрадовался, но напрасно. Это была не она, а доктор Гутман, которому Рустам, прикрывая, как от недоброй луны, новую радость прошлым несчастьем, с ходу рассказал, как лишился диплома. Это была ошибка, но человек умер. Главврач сказал: “Выбрось свой диплом и не прикасайся к людям”. Он пошел и сжег диплом, это оказалось трудно, тот скверно пах, но не загорался.

“Странно, – подумал Гутман, – весьма странная история. В таких случаях коллеги обычно утешают. От ошибок никто не застрахован”.

Потом сердито повел волосатым носом: