В День Победы - [61]

Я знал, что Надя была не из слабонервных и, к стыду своему, втайне был горд тем, как подействовало на нее мое творение. Но после этой вспышки эгоистической радости, испугавшись за здоровье девушки, я кинулся к ней, взял за плечи; секунда — и вот Надя в моих объятиях. Я не знал, как все это произошло, но она оказалась у меня на руках. Я подхватил ее одной рукой под голову, другой под худенькие колени, прижал к себе, начал целовать так, как целуют влюбленные, и услышал горячий шепот:

— Не надо! Не надо!.. Тебе тяжело!..

Конечно, мне не было тяжело. В странном счастливом полуумопомрачении я закружился с девушкой на руках, продолжая обнимать ее за плечи и целовать. С тех пор прошло так много времени, а воспоминания по-прежнему живы.

2

Я приехал с войны и возвратился в московский художественный институт, на третий курс, с которого был призван в армию.

Завершив учебу в институте, я устроился на постоянное жительство в своем родном городе, поближе к матери, и, подрабатывая оформлением витрин и реклам, серьезно занялся живописью. Это были нелегкие годы. Я был худ («землист» лицом, по выражению матери), но, не жалея сил, работал. Отец с войны не вернулся. Мы с матерью жили вдвоем, и она предоставила одну из двух наших комнат в полное мое распоряжение. В течение двух-трех лет я заставил комнату своими картинами и этюдами. Я искал себя, свою тему, собственную манеру и никак не удовлетворялся. Имелись, правда, у меня несколько более-менее удачных работ, которые даже попали на республиканскую выставку, но в них мне пока не хватало непринужденности, легкости — в результате моего стремления найти что-то более «личное», более свойственное мне.

Наверное, оттого, что я побывал на войне, мне хотелось писать теперь только мирные лирические картины. Я отдавал преимущество пейзажам и старался, чтобы в них было много солнечного света; но сам по себе солнечный свет еще только деталь, и самым важным, конечно, было придать картине живость, настроение и смысл — как в любом искусстве. Не стану описывать, сколько я бился над своими картинами, не буду загромождать рассказ специальными сведениями, сразу начну с того, как однажды летом в задумчивости, не замечая прохожих, с этюдником на плече я брел по городу и незаметно для себя зашел в городской парк.

Парк был тенист и запущен. В нем росли многолетние деревья и кустарники, в нем располагались одинокие гипсовые фигуры, некоторые с отбитыми носами или руками, имелся недействовавший рожок фонтана и вокруг него сухой порыжевший бассейн. Наконец по нечеткой стежке, ответвлявшейся от главной аллеи, я вышел к пруду и на секунду замер, увидев сравнительно большое водное пространство, вытянутое и немного закругленное. Оно проглянуло меж стволами и ветвями деревьев, затем открылось мне полностью, заворожив диковатостью лесного озера. В середине вода была темна, чиста и загадочна: здесь явно таился омут. Поближе к противоположному берегу росли осока и камыш, теснились крупные глянцевые листья с торчащими меж ними мясистыми стеблями, увенчанными желтыми кувшинками. Вокруг стоял, по первому впечатлению, самый настоящий лес. Не видно было ни души, не слышно ни голоса. Первозданность пейзажа настраивала на ожидание русалок и водяных. Квакали лягушки, перекликались птицы, что-то всплескивало в осоке и камышах. Чередование солнечных пятен и теней на пруду усиливало эффект скрытой в нем чертовщины. Кстати, солнечный свет, если наблюдать его в разное время суток и под разными углами зрения, был здесь всегда неожиданным. Для меня это место явилось настоящей находкой. Странно было, что такой уголок природы сохранился в самом центре города. Конечно, я вспомнил, что мальчишкой бывал здесь и даже много раз купался, ныряя в омут с толстого сука, простертого над водой. Но теперь, через много лет, этот пруд и сам по себе изменился, и я глядел на него другими глазами — живописца и просто взрослого человека.

Однако когда я двинулся дальше по берегу, то нашел чистый песчаный спуск к воде, а наверху увидел ровную, вытоптанную среди травы площадку, которую обступили клены. Здесь мне так понравились обстановка и освещение, что я тут же расположил этюдник и принялся набрасывать пейзаж. Но, глянув немного в сторону, я заметил под одним из стоявших на заднем плане кленов девушку-инвалида и хотел тактично оставить ее одну, но вместо того произнес:

— Здравствуйте.

Так я впервые повстречался с Надей и сразу почувствовал желание вместе с приветствием сказать ей что-нибудь еще. Тем более что девушка не только охотно ответила мне, но и начала выжидающе смотреть на меня, положив на колени книгу, которую до того держала перед глазами.

Стояла очень теплая погода, и Надя была одета в ситцевое платье. Ее волосы были гладко причесаны и заплетены в толстую длинную косу, что нынче мы по нашему недомыслию считаем признаком несовременности. Она продолжала смотреть на меня, ее губы чуть поджимались, а глаза сощуривались. Я подошел и произнес:

— Извините, если я вам помешал. Меня зовут Иван. Фамилия Круглов. Я художник. Мне понравилось это место, и я хотел его написать.