В День Победы - [38]

Тетя Лиза открыла дверь своим ключом. Она была в белом халате, потому что собиралась в ночную смену.

— Добрый вечер, — сказал Семенов, на что она ответила:

— Я давеча купила паштет.

— Я его слопал. Все, что ты приготовила, слопал. Спасибо, тетя Лиза.

— Дьяволу твоему черному костей дала, — сказала она. — При мне не жрет и погладить никак не дается, норовит выцарапать глаза. Ты его привяжи на цепь, он будет стеречь дом не хуже собаки.

Капитану не хотелось, чтобы она спрашивала, куда он уходил днем. Он включил телевизор, и они вместе сели на диван. Тетя Лиза взяла из кармана горсть семечек и отсыпала Семенову. Марс зашипел и ушел от них, «Куда ты ходил такой парадный?» — спросила тетя Лиза. «В поликлинику», — ответил капитан. «По какому делу?» — «Выписывать больничный». — «Зачем врешь? У тебя пенсия». — «Ходил проситься на работу», — сказал капитан; старушка покачала головой и сказала: «Ты бы лучше дома сидел и семечки грыз. Хочешь, будем вместе грызть и в телевизор смотреть».

— Я своего добьюсь, — сказал Семенов. — Мне дома тошно, потому что я мастер.

— Чай, ты капитан.

— Поэтому и мастер. Матросы так нас называют: капитанов мастерами называют, стармехов — дедами. Много на пароходе всяких названий.

— А, — сказала тетя Лиза и спросила, не набралось ли у него грязного белья, а то она возьмет постирать. Он ответил, что нет, не набралось. Тогда тетя Лиза взяла и пришила ему пуговицу на кителе.

Проснувшись на следующее утро, он не стал тянуться в постели — когда у человека есть цель, он не должен лежать, если даже позволяет время, а он должен подняться и сделать зарядку, конечно, в семьдесят лет не просто задирать ноги, но это необходимо, чтобы укрепить тело и дух, и после этого необходимо раздеться и встать под душ, как бы ни была холодна вода, наконец, покрякивая, растереться махровым полотенцем, побриться, почувствовать себя моложе и приобрести хорошее настроение. Потом он вскипятил кофе и выпил чашку, надел китель и отправился к доктору. Последовало то же. Зорин не подал вида и серьезно и добросовестно применил стетоскоп и измерил у капитана давление крови. «Посмотрим, чья возьмет, — подумал Семенов. — Я не могу идти напролом, но уморю вас осадой». Доктор боялся смотреть ему в глаза. Сестре опять хотелось плакать. «Я хорошо себя чувствую, — повторил Семенов. — Вы должны меня выпустить». — «Я не могу этого сделать», — сказал доктор. «Чего вы опасаетесь?» — «Я просто не имею права». — «То, чего вы опасаетесь, может случиться не только в море. Например, сейчас. Или — когда пойду по улице. Вы думаете, это меня устраивает?» — «Я не имею права», — сказал доктор.

— Отпустите в рейс, — попросил капитан. — Напишите в карточке «годен».

— Вы не годны, и я уже об этом написал.

— Я вам обещаю, что со мной ничего не случится. И не может ничего случиться. Я не хочу, чтобы со мной что-нибудь случилось.

— Все, — сказал доктор и подумал: «Я понял вашу тактику, уважаемый капитан. Если вы — коса, то я постараюсь быть камнем, хотя с вами очень трудно разговаривать; и мне вас жалко». — «Для начала неплохо, — подумал Семенов. — Противник начинает волноваться, и в конце концов он сдастся. А ты себя держи в руках. Хладнокровно осаждай, и он выбросит белый флаг».

…Кроме тети Лизы и Марса у него имелись две фотографии. Они висели рядом на стене в деревянных рамках. Жена и сын, когда фотографировались, глядели в объектив, и в каком бы месте комнаты старик ни оказывался, глаза близких поворачивались к нему. Их уже не было. Они в разное время умерли от болезней; а он прожил семьдесят лет и ни разу серьезно не болел, только был ранен в сопках Линахамари, где командовал ротой морских пехотинцев, был ранен осколками ручной гранаты под лопатку, выжил и опять воевал, а после войны, как положено, водил ледоколы и грузовые пароходы в арктических морях. Жена снималась в платье с белым воротником, и как будто ее кто-то смешил, но она старалась не рассмеяться, а сын был в кителе торгового флота и серьезный, он плавал вторым помощником капитана, и ему хотелось сфотографироваться получше. «Это жена и сын, — сказал Семенов, и Марс, дремавший на его коленях, дернул ушами. — Мне плохо без них, — сказал капитан. — Мне было бы не грустно. И мы друг друга любили; конечно, бывало, что ссорились, сам понимаешь, но любили друг друга, Тебе, Марс, наплевать, где твои жена и котята. А мне грустно, потому что я человек. У меня есть фотографии и ты, но мне этого мало. Фотографии молчат, а ты тоже не умеешь разговаривать, хотя и теплый. Правда, есть еще тетя Лиза. Она покупает мне печеночный паштет, лечит от простуды и приходит поболтать».

— Ну что, медицина тебя отпустила? — сказала тетя Лиза, заглянув к нему.

— Скоро отпустит, — сказал Семенов.

— По-моему, не отпустит. Ни к чему тебя отпускать.

— Нынче доктор сказал, что причины нет не отпускать. Им еще надо что-то проверить. Потом отпустят.

Тетя Лиза засмеялась и сказала:

— Ты сочиняешь как малый ребенок. Мне-то зачем зубы заговариваешь?

— Не заговариваю, — ответил капитан серьезно. — Правда, они меня еще не отпускают, но отпустят. Ей-богу, отпустят!