В честь пропавшего солдата - [45]

«Narbutus, Walter P». написано печатными буквами под ним. Вот он кто. Волт берёт из моей руки карточку, вкладывает ее в альбом и сворачивает письмо. Когда он касается моей руки, я замечаю, что мои пальцы немеют и холодны как лёд, словно все они переломаны.

«So? — Говорит он и вопросительно добавляет: — Now what?»[35]

Он ложится и слегка касается моего колена. Я вижу плавный изгиб его спины и дыхание, шевелящее его живот.

Я вижу, что он славный, но может мне нужно опасаться его? С нежностью он поглаживает меня по спине.

«„Narbutus, Walter P.“, — думаю я. — Я должен запомнить это, тогда смогу написать ему».

Он держит меня за руку и стук моего сердца отдаётся у меня в ушах: на самом деле он тих, я с трудом могу его уловить, а у меня такое чувство, будто он слышен по всей палатке. Я ощупываю около себя и чувствую прохладу винтовки, слышу гудящую муху у наклонной стенки палатки, а сквозь щель входа вижу кусок земли с травой и безоблачное небо. Солдат привстаёт и пытается дотянуться через меня к сумке, висящей на стенке палатки, чтобы положить туда письмо. Как его тело, касающееся моего, достигает цели, я вижу, что его трусы повисли, и что вместо куска материи видны две мягкие округлости голых ягодиц, которые я, протянув руку, могу потрогать.

«Он лежит тут с голым задом, — думаю я, — потерял свои штаны и не заметил».

Когда письмо спрятано в сумку, он выгибает своё тело вверх, нависая надо мной, словно арка, и смотрит на меня из-под руки. Он с удовольствием хлопает несколько раз по своей заднице, берет меня за руку и снова повторяет этот трюк. Соприкосновение с его нежными округлостями вызывает жар в моей руке, словно его голая кожа покрыта таинственным материалом, вызывающем его.

Он опускается вниз и приближается ко мне, подперев голову рукой. Осторожно он расстёгивает верхние пуговицы моей рубашки, забираясь свой рукой внутрь, под майку, пока его рука не наталкивается на верхний край штанов. Моё сердце неистово бьётся, словно я падаю назад спиной, всё ниже и ниже. Ничего страшного нет, ничего не происходит, но моё сердце бьётся так, словно оно вот-вот лопнет.

«O’kay, Jerome. No problem», — он убирает свою руку.

Его волосатые подмышки недалеко от моего лица; капли пота стекают по его рёбрам. Запах металла пьянит меня. Он прижимает свои губы к моим, я узнаю это действие и послушно подставляю свои губы навстречу его беззвучному поцелую. Он впивается в меня и его язык перемещается, тщательно и добросовестно исследуя мой рот. Я не смею дать отпор, он больше и сильнее меня. У него есть винтовка.

Он говорит слова, смысла которых я не знаю, повторяя их в одной и той же тональности, и оставляет своим языком мокрые следы на моём лице. Снаружи тишина, монотонное жужжание мухи в палатке и в отдалении чьё-то насвистывание мелодии. Волт неловко стаскивает мою одежду, выдёргивает мою майку из-под пояса штанов и задирает её вверх. Я чувствую, как отрывается пуговица и почти неслышно отлетает в сторону.

Вдруг он останавливается, поднимает голову и прислушивается: слышны приближающиеся голоса. Может это люди из деревни, может это Хейт и Мем недосчитались меня в церкви и теперь вдруг оказались здесь…

Волт ползёт ко входу в палатку и я облегчённо вздыхаю: теперь я смогу убежать. Но я обманываю себя — он тщательно закрывает вход в палатку, загораживая полоску зелёной травы и летнего неба. Стоя на коленях, он поворачивается ко мне и сдергивает трусы вниз.

Вся обнажённость, которую я видел до той поры, была всегда несколько поспешной, мимолётной — быстрое переодевание в гимнастической раздевалке или бассейне; всё что было видно в течении нескольких секунд — это худые, костлявые тела, угловатые коленки и выступающие рёбра, быстро скрываемые под одеждой. Только Ян был другим, как тогда на утёсе — это бледное, мимолётное воспоминание. Солдат, стоящий на коленях около меня — это концентрация угрожающих форм: плечи, бёдра, шея, рёбра и руки, удерживающие меня в плену. По вечерам мы иногда говорили о взрослых, о том, что они делают в кровати; взволнованно шептались, задыхаясь от смеха: теперь этот мужчина сдёргивает мои штаны, разрывает мою рубашку и водит руками по мне, ощупывая моё тело своими пальцами. Моё сердце как натянутая струна, которая в любой момент может оборваться смертельным взрывом. Я отталкиваю его и пытаюсь позвать на помощь, но спотыкаюсь и тону в собственных звуках.

В стоящем теле этого иноземного мужчины причудливым образом отражаются все наши шепотом рассказанные мальчишеские истории; словно в лихорадочном бреду, его пенис то набухает до чудовищного размера, то уменьшается до микроскопически малого.

Он плюёт на ладонь — на секунду становясь точной копией Яна — растирает у меня между ног и осторожно ложится на меня, как будто я могу разбиться; он словно обрушившееся на меня здание, обломок скалы, накрывающий меня. Он опирается на руки, смотрит мне в глаза и ободряюще улыбается. Он что-то хватает рукой внизу и поправляет, при этом говоря полушёпотом «Sooo…»

Я чувствую что-то — его руку? — в меня целеустремлённо, безудержно, между сжатыми вместе и перекрещёнными ногами проскальзывает нечто в глубину, и этим своим движением выжимает всю силу воли из моего тела. Его руки обвивают меня, словно в попытке обнять, но это суровая борьба, в которой участвует он, издавая гортанные рыки и подёргивания, одновременно водя своими взлохмаченными волосами по моёму лицу, при этом быстро и горячо дыша.