— Итак, господин Адам Селена у нас образовался, прошу нашего фукутё занести это в протокол.
— Эдам, — поправил Эней, отбивая дробь на виртуальной клавиатуре. — Черт, сыр какой-то получается…
— Не какой-то, а бесплатный. И лежит он, естественно, в мышеловке. Погоди, почему «Эдам»? — переспросил Винтер. — Адам!
— Это как? — Эней прекратил печатать. — Эней, Диан Кехт, Алекто, Маша…
Пират хмыкнул, Дама Червей сложила губы сердечком, а Винтер озвучил:
— Допился, Аeneas. Собственное имя забыл.
— Или не знал? — в голосе государыни было столько яда, что Эней не находил, куда ему провалиться. Наконец сообразил зачерпнуть льда из ведерка и провел им по лицу.
— Лиду сюда! — сдавленно выкрикнул Саша. — Она в восторге от того, как он краснеет!
— Энеус ностер магнус панус, — пробормотал Андрей.
— И славный троянорум князь. Поется на мотив «Шаланды, полные кефали», — заметил Винтер.
— Истоки вашей учености нам уже ясны, юноша, — строго сказала Алекто. — Ваше образование будет на повестке дня одного из ближайших заседаний…
— Хуралов, — подсказал Винтер.
— …отдельным вопросом, — не дала себя сбить Алекто. — А в том, что наши псевдо складываются в аббревиацию точно по Хайнлайну, люди, опять-таки склонные к мистике и обскурантизму могут усматривать даже нечто провиденциальное. Я не возражаю.
— Сейчас, — сказал внезапно обрадовавшийся Эней, — в караоке будет перерыв. У нас есть ещё незакрытые вопросы?
— Есть, — сказала Алекто. — Где, черт подери, эти колбаски?
Нельзя было сказать, что на столе кончилось все. Но он был к тому близок.
— Щас, — Эней набрал номер.
Через минуту с небольшим дверь распахнулась, и в комнате по очереди оказались:
— блюдо с колбасками;
— Цумэ, несущий оное на вытянутой руке;
— Влада, висящая на Антошке, по-прежнему одетом в платье;
— Лида, висящая на Косте;
— Костя с выражением «я-с-ними-не-имею-ничего-общего» на лице.
И звуковая волна, поскольку вся компания дружно орала что-то местное про розового карлова дракона, кажется, страшно перевирая слова и — точно — путая «р» и «л», как будто в каждого вселилось по японцу.
— Кажется, у нас случился непринуждённый переход к культурной программе, — бесстрастно заметил Ди. — Э-э… Машенька, этот зачехлённый предмет — действительно гитара или закамуфлированный гранатомёт?
— Гитара, — вздохнул Эней. — Он ещё и поёт…
— После четвертой — все поют, — отбил Цумэ, — даже те, кому противопоказано.
— Мне уже четыре дня как можно, — ответил Эней.
— Я не про питьё, а про пение. И не про тебя, а про капеллана. И он все равно начнет. Так что я, на твоем месте, ударил бы первым.
— Замётано, — сказал Эней, увидев, что Винтер расчехлил и подстраивает гитару. — Давай, Саня. Заспiваймо нашого гiмна.[106]
— На чией мовi? На русском? На сассенахской?
Чужих ушей тут не было, но всё-таки.
— Ой, мамочки, — сказала Лида. — Двери прикройте.
— Звукоизоляция здесь хорошая, — сказал Эней. — Чехи вообще спецы на этот счет.
Винтер ударил по струнам.
— Ты скажи нам, Шон О'Фаррелл, а куда ты так спешишь?
— Потерпи — и все узнаешь, если только помолчишь.
Был приказ от капитана: ночью двинуться вперед.
Вместе мы клинки поднимем в час, когда луна взойдёт.
— О да, — сказала императрица по оптимизации. — На сассенахском это называется Reclaim the night.[107]
И от припева дрогнули стекла.
В час, когда луна взойдёт!
В час, когда луна взойдёт!
Вместе мы клинки поднимем
В час, когда луна взойдёт!
И только одна Алекто заметила, что Эней умолк, когда пели третий куплет:
Над равниной раздавался лязг разгневанных мечей:
Этой ночью убивали подлецов и стукачей.
Распростись скорей со страхом, растопи сомнений лёд.
Отомстим мы сассанахам в час, когда луна взойдет!
Хорошо, если с местью покончено. Если мы не сломаем себе шею на этом — и ещё в сотне мест, то может быть…
— В час, когда луна взойдет…
В час, когда луна взойдёт!
Вместе мы клинки поднимем
В час, когда луна взойдёт!
Конец первой книги
