В царстве злой Мурены - [8]

Но Османа Второго никто не слушал, никто не считал его королем. Все разошлись по своим делам. Слуги покинули прекрасный коралловый дворец, оставив Османа Великого Второго на попечении отставной королевы Османии Осьминоговны, не умеющей ничего делать.

Вот что произошло в осьминожьем королевстве в отсутствие Оськи и Османдра Первого, теперь просто Османика.

А в это самое же время Оська с Османиком сидели под ведром. Сверху на него положили увесистый камень.

— Этих за решетку нельзя! В любую щель выскользнут! — шипела рассвирепевшая Мурена. — Их надо подвергнуть самой жестокой казни-пытке: зажарить на солнце.

— Может быть, Величественная Мурена, — молвил знакомый голос черепахи, — приготовить из них превосходное кушанье?

— Какое? — нетерпеливо спросила Мурена.

— Делается это блюдо так, — пыхтела черепаха, видимо, низко кланяясь. — Надо стукнуть осьминога семьдесят девять раз о камень, разорвать на куски, двадцать минут кипятить в белом вине с луком и специями, потом есть с оливковым маслом и свежими помидорами. Я видела, как это делают двуногие. Плавнички оближешь!

— Ты меня с голоду уморишь своими рассказами, костлявый котел! Мне рыбу свежую подавай, а не эти сопливые мешки с бычьими глазами!

— Сопливые, — проворчал Оська, поглаживая свой чернильный мешок, полный чернил. — Дырки вот нет, а то попробовала бы, Мура-Мурила, осьминожьей подливочки!

— Влипли в историю, — вздыхал Османик, в который раз ощупывая ржавые, но толстые стенки темницы.

— Хорошего мало, — пыхтел Оська, пытаясь просунуть щупальце под край ведра. Но ведро плотно увязло в иле. — Хоть бы дырочку какую провертеть! А уж через дырочку просочились бы.

— Факт, просочились бы, как пить дать, — поддакивал Османик.

Через толстую стенку ведра осьминожки уловили неясное шуршание и постукивание.

— Кто? — спросил Оська.

— Это я — рыбка Прилипала и крошка Изабелита. Мы пытаемся прокопать ход, но у нас ничего не получается. Чем вам помочь? Мои тонкие плавники гнутся, — прошептала нежная красавица Изабелита.

— Надо просверлить дырку какой-нибудь раковиной, темница наша ржавая, — отозвался Оська. — А у нас нет ничего подходящего.

Тут вдруг что-то лязгнуло по ведру, раздался чей-то сдавленный писк, злой голос Мурены прошипел:

— Опять ты, Прилипала, здесь? Будь покрупнее, на зубок бы угодила. А так один аппетит растравишь!

— Собачий! — крикнул Оська.

— Мурена-дурена! — добавил Османик.

— Эй, черепаховая лохань! — грозно зашипела царица. — Этих — на берег! Чего тянешь? Живо! Пусть там дразнятся да на солнышке жарятся. Позагорают, красавчики мои, осьминожки-длинноножки.

Ведро перевернули, закрыли крышкой.

— Не вздумай, Карей, хитрить! Из моря акулы-кошки присмотрят. А эту — туда!

— Бедная я, бедная! — причитала черепаха по имени Карей, таща по берегу ведро, в котором сидели пленники. — Безобидная, беззащитная я рептилия. Много ли мне надо? Пару моллюсков да глоток чистого воздуха. До чего дожила, что сама изничтожаю последнего отпрыска Османа Великого.

— А ты, коварная старушка, не изничтожай! — крикнул из ведра Оська. — И охота тебе слушать Мурену? Сносить ее оскорбления?

— Неохота. Я ведь тоже из древнего рода.

— А чего терпишь? Нас вежливости учила, а сама?

Черепаха остановилась, поставила на землю тяжелое ведро:

— Но я не могу ослушаться. Мурена прикажет привязать меня к стене или закрыть в каюте затонувшего корабля. И зачем он только затонул? А то за решетку посадит. Я захлебнусь. Я только называюсь водной морской, а без воздуха жить не могу. Да и детки мои, черепашки мои, скоро вылупятся. Здесь на берегу в ямке лежат милые сердцу яички, будущие черепашата. Если я не исполню волю Мурены, изничтожит она всех моих деток.

— А деток-то много? — поинтересовался Оська.

— Триста сорок девять черепашек в костяных рубашечках, — голос черепахи стал нежным.

После некоторого молчания черепаха объявила:

— Пришли!

Она сняла с ведра крышку:

— Прощайтесь с жизнью, дорогие мои осьминята. Немного воды я вам оставила, но солнце такое жаркое. Оно живо выпьет воду. Без воды высохнут ваши жабры, задохнетесь и... — Черепаха замолчала. Отойдя в сторону, села возле ямки, в которой были зарыты черепашьи яйца. Черепаха изредка глубоко вздыхала.

Голубело море. Вдоль его кромки тянулась узкая полоса пустынного песчаного пляжа. А за ним начинались непроходимые топкие болота.

Солнце яростно жгло землю. Где-то перекликались жабы, пересвистывались банановые лягушки да чавкал длинномордый ужасный крокодил.

Открыв беззубый рот, черепаха зевала и горько-горько плакала, проклиная свою несчастную долю.

— А чего мы сидим сложа щупальца, и слушаем эту трусливую предательницу?

— Так ведь там, — Османик ткнул щупальцем в стенку ведра, — суша?

— Ну, суша? Ты разве не чувствуешь, откуда морем пахнет?

— Чувствую. Ясно, хорошо пахнет.

— Тогда побежали к морю!

— Как? Так сразу?

— Нет, не сразу! Ты еще тут посиди, позагорай, воду я тебе оставляю. А я пошел, — сердито пробурчал Оська, высовываясь из ведра. Оськин правый глаз покосился на черепаху. Черепаха продолжала сидеть и лить крупные черепашьи слезы. Оська вылез из ведра и, смешно перебирая многочисленными ногами, помчался по горячему раскаленному песку к плескавшемуся мокрому желанному морю. За ним как угорелый, раскидывая в стороны щупальца, несся Османик. Шлепнувшись в воду, Османик первым делом спросил: