В бурном потоке - [56]
Однако когда он туда пришел в условленный час, капрала не оказалось. Франц постоял некоторое время перед входом, не зная, куда себя деть. Начала собираться публика — преимущественно жадные до зрелищ солдаты, продавщицы из магазинов, соломенные вдовы военного времени, и наконец Франц Фердинанд вместе с довольно большой группой желающих вошел внутрь.
Послушно следовал он указаниям красных стрелок, которые повели его мимо восковых фигур различных знаменитостей, картин сражений и всяких уродов в спирту к маленькой сцене, на которой, как гласила ярко размалеванная афиша, каждые четверть часа показывали сцены из жизни людей и богов.
Франц Фердинанд пришел как раз вовремя, чтобы увидеть «Приключения нимфы Дафны»{43}. Перед выцветшими декорациями леса девушка в розовом трико с серебряной бахромкой начала исполнять нечто вроде танца, причем равнодушно-декламационным тоном молила отца богов Зевса защитить ее от преследований бога Аполлона. Затем полотняное небо помрачнело, сверкнула канифольная молния и, о помощью оптического обмана, девушка как бы превратилась в ствол дерева. К тому же лукавый голос из глубины сцены заявил, что, спасая таким образом преследуемую Аполлоном нимфу, Зевс уже не смог вернуть ей прежний облик, однако дирекция панорамы принца Евгения более могущественна, чем бог Зевс, и может эту нимфу «расколдовать обратно». Снова сверкнула молния, и вслед за магическим восклицанием: «Ну, прекрасная Дафна, явись!» — девушка снова предстала перед зрителями, перелезла через рампу и стала продавать публике открытки, на которых она была изображена в виде полудерева-полунимфы.
Франц Фердинанд, который уже хотел незаметно выбраться отсюда, вдруг — без всякого участия девушки — пленился выражением беспомощной печали, почудившейся ему в ее затуманенных карих глазах. Он купил три открытки.
Девушка поблагодарила удивленной улыбкой. Вид ее несколько косо растущих зубов еще усилил в нем впечатление от ее грусти и беспомощности. С бумажки в две кроны, которой Франц Фердинанд заплатил, он отказался взять сдачу.
Девушка сказала:
— Вы очень добры.
Ее голос, этот голос с отзвуком бронзы, кого же он ему напомнил?
— Когда кончится последнее представление, я буду в вокзальном кафе.
Ах, Валли, конечно же! Но, как ни странно, перед ним вдруг возник не образ обожаемой кузины, а Фифи.
— Может быть, вы тоже придете?
Францу Фердинанду понадобилось некоторое время, чтобы понять смысл ее вопроса. Он нерешительно покачал головой, потом торопливо пробормотал:
— Нет, не могу! — и, круто повернувшись, пошел прочь, не прибавив ни слова.
Он еще услышал растерянное восклицание девушки и понял всю неуклюжую грубость своего поведения, однако до выхода оставалось всего несколько шагов. Он бросился на улицу почти бегом.
Было еще не поздно. Из городского парка поблизости тянуло ароматом осенней листвы и поздних роз.
На одной из скамеек перед клумбой с розами, разбитой посреди круга в самом центре парка, сидела «прекрасная незнакомка» и читала маленькую книжку в тисненном золотом, кожаном переплете. «Прекрасной незнакомкой» назвал ее Франц Фердинанд после того, как не раз встречал здесь. Вероятно, она училась музыке, судя по скрипичному футляру, который постоянно носила с собой, — он и сейчас лежал подле нее.
Она сидела очень прямо, в темно-синем матросском костюме и лакированной зюйдвестке, из-под загнутых полей которой ее белокурые волосы падали мягкими волнами на плечи.
Когда Франц Фердинанд проходил мимо нее, она на него посмотрела, но сейчас же снова опустила голову. Им несколько раз доводилось встречаться на дорожке парка или в городе, и она всегда торопливо отводила взгляд. Иногда после такой встречи он рисовал себе, как она вечером, перед тем как лечь спать, стоит у окошка своей мансарды, закрыв глаза, подняв лицо к звездам, и играет на скрипке мелодию из «Пера Гюнта» или «Ave Maria».
Франц Фердинанд сел на дальний конец соседней скамейки и закурил сигарету. Притворяясь, что занят только пусканием дымных колец, он уголком глаза наблюдал за девушкой. Уже наступили сумерки; все краски словно густели, становились более матовыми. Только пшеничное золото ее волос оставалось светлым и как будто еще больше светилось.
Какой-то человек в широком плаще и сдвинутом набекрень котелке приблизился, насвистывая и помахивая тросточкой, и уселся на скамейку рядом с незнакомкой. Франц Фердинанд слышал, как он пошлейшим образом пытался завязать с ней разговор:
— Что это вы такое интересное читаете, фрейлейн? Вы испортите свои красивые глазки.
