В бурном потоке - [18]

Ранкль явился домой в самом отвратительном настроении. Из отобранного у него кабинета доносился рев младенца и запах только что вскипяченного молока. На подставке для трубок висел ярко-розовый кружевной чепчик с отглаженными бантиками.

— Дерьмо проклятое! — Он сорвал чепчик с подставки и зашвырнул за ящик для обуви.

IX

Хотя Ранкль твердо решил в ближайший же день, свободный от занятий, повторить визит к Каролине, прошло все же почти три недели, пока ему удалось выполнить свое намерение. И эти недели были для него ужасны. Казалось, все и вся сговорились довести Ранкля до отчаяния.

Началось с того, что некий чешский депутат рейхсрата узнал об истории с Грдличкой и грозил сделать официальный запрос. Еще совсем недавно Ранкль по этому поводу только иронически пожал бы плечами; ведь перевыборов в рейхсрат не было уже три года{9}, и депутат, особенно славянин, располагал при военном режиме меньшей властью, чем начальник самого мелкого жандармского управления. Однако молодой император{10}, в судорожной попытке открыть некий клапан и дать выход все нарастающей напряженности в стране, объявил возврат конституционных порядков. Некоторые чрезвычайные постановления были уже частично отменены. Предстояла также отмена запрещения демонстраций и выступлений в защиту мира. Несколько приговоренных к смерти вождей чешской оппозиции были помилованы. Премьер-министр вел переговоры с парламентскими партиями относительно программы рейхсрата, и все те власти, которые до сих пор относились к депутатам лишь с недоверием или пренебрежением, в настоящий момент всячески с ними заигрывали.

Ироническое пожимание плечами было теперь не к месту. Парламентское расследование истории с Грдличкой могло иметь самые неприятные последствия. Друг директора из министерства просвещения неофициально предупредил его. И этого было достаточно, чтобы повергнуть в истерический страх старого педагога, ожидавшего орден за свои заслуги. Был срочно созван педагогический совет, директор произнес речь и в ней назвал Ранкля «жестокой натурой в духе Нерона», человеком, который намерен потянуть за собою в пропасть всю гимназию, и заклинал его принести свои извинения семье Грдлички и тем предотвратить беду.

Вначале Ранкль отклонял всякую мысль о явке с повинной, однако натолкнулся на такой сомкнутый фронт, что струсил и попросил лишь, чтобы ему дали три дня на размышление. В конце концов они были ему даны. Но прошли эти три дня, а он очутился в еще более трудном положении. Ибо, когда он наконец скрепя сердце все же принял решение отправиться к Грдличкам, оказалось, что семейство это успело уехать, предположительно — в Вену.

Едва Ранкль это обнаружил, как им овладели самые мрачные предчувствия. Он уже слышал, как его имя треплют во время парламентских дебатов, затем его отдают под суд и, в результате, со стыдом и позором выгоняют со службы. Поспешно обошел он всех членов комитета содействия Югендверу, — все это были люди с именем и положением, — желая заручиться их поддержкой. Итог оказался сокрушительным: несколько его старейших покровителей просто не приняли его. Другие утешали известной австрийской поговоркой, что-де «лазейка всегда найдется», безвыходных положений нет. Третьи содрогались при одной мысли о возможности скандала в рейхсрате (возобновление его заседаний представлялось им вообще сигналом грядущих катастроф) и советовали Ранклю выходить на пенсию.

Не имея никакого прикрытия с тыла, вынужденный надеяться только на самого себя, он подвергался одному допросу за другим. То это был директор гимназии, то кто-нибудь из членов областного совета школ или секретарь наместника, и все они брали его в оборот по поводу дела Грдлички. Знакомые начали избегать его. О нем ходили всякие слухи. Украдкой разглядывал он себя в зеркале: похож ли он на человека обреченного. К тому же во время одного из тягостных посещений канцелярии наместника до него дошел слух, будто в венских придворных кругах упорно поговаривают о том, чтобы распустить отряды Югендвера и тем самым показать нейтральным странам, особенно же президенту США Вильсону, насколько миролюбив и чужд автократии новый режим императора Карла.

Нервы у Ранкля уже начали сдавать, как вдруг, словно чудом, все опять уладилось. Нейдхардт, на несколько дней куда-то исчезавший, вновь появился в самую критическую минуту и оказал решительную помощь. Он привлек к делу нескольких немецких депутатов из Чехии, выразивших готовность активно защищать от славянской мстительности националистически настроенного учителя и офицера запаса, и те тотчас забили тревогу.

Министерство, на которое теперь оказывали давление с двух сторон, решило придерживаться старинного габсбургского принципа управления — никогда не признавать полностью чью-либо правоту и никогда не улаживать до конца какой-либо спор. Оно приостановило и дальнейшее обсуждение дела Грдлички, и расследование примененных к нему методов допроса, затем утвердило исключение этого ученика без права поступления в какую-либо пражскую школу и, одновременно, предоставило его отцу место в провинции, вследствие чего сам собой решался и вопрос о переводе сына в другое учебное заведение.