В бурном потоке - [133]

Спичка догорела. В тесном купе сразу сгустился полумрак. В конце вагона тонко и визгливо плакал ребенок. Снаружи кто-то рубил сухие сучья, должно быть, для костра, который поездная прислуга разожгла возле паровоза, чтобы не замерзла вода в котле.

Стоило Адриенне подумать о костре, как она зябко поежилась. Защитная оболочка сна порвалась, и она почувствовала, как сквозь пальто и плед пробирает холод. Самое разумное было бы, конечно, встать и размяться или же пойти погреться у костра возле паровоза. Но Адриенна слишком устала. Ее все еще клонило в сон, хотя с самого отъезда из Вены она только и делала, что дремала или спала.

«Это, вероятно, реакция», — вяло подумала Адриенна. Конечно, так оно и есть. Теперь, задним числом, сказывается напряжение. Нервное напряжение, бурная деятельность, приливы и спады надежды во время переговоров с полдюжиной министерских чиновников, лихорадочное ожидание в приемной перед выдачей паспорта (и все это под аккомпанемент бесконечных замечаний, советов и комментариев Гвидо Франка, которые теперь вспоминались как жужжание жадного слепня, кружащего вокруг своей жертвы). А главное, бесплодный спор с собой, мучительные сомнения — правильно ли она поступила, отвергнув предложение Каретты.

Может быть, все-таки следовало согласиться? Хотя бы видимости ради, чтобы выгадать время? Но как совместить такую сделку, пусть даже сделку для вида, со своими убеждениями? Конечно, Джордже не ее брат, тут легко остаться принципиальной. Душан, она это знала, был очень привязан к Джордже, единственному из его пятерых братьев и сестер оставшемуся в живых. Он считал себя ответственным за «малыша». Как показаться на глаза Душану, как сказать ему, что у нее была возможность, вероятно, единственная возможность, спасти его брата от смертной казни, и она ее отвергла? И если даже Душан ее поймет, если одобрит ее решение — не встанет ли навсегда между ними тень Джордже? Но, предположим, она пошла бы на сделку с Кареттой, а Душан счел бы это изменой? Изменой их общему делу, товарищам, самой себе? Что тогда? Ах, в какой лабиринт она попала! Куда ни повернись, всюду натыкаешься на стену. Никогда она не найдет отсюда выхода, никогда…

Глухой стук пробудил Адриенну из полудремоты, в которую она опять погрузилась. Это опустила стекло тощая женщина. Вместе с морозным воздухом в купе ворвался далекий гудок.

Снегоочиститель! Адриенна спустила ноги со скамьи. Железный обруч, стягивавший голову, постепенно разжимался. Постепенно оживали онемевшие руки и ноги. Снежинка упала Адриенне на лоб и растаяла. На нижней раме лежала белая опушка. Адриенна захватила пригоршню снега и растерла лицо. Вместе с ощущением свежести пришло сознание того, что лабиринт, в котором она только что блуждала, существовал лишь в запоздалом кошмаре, ведь Каретта телеграфировал…

Ах, эта телеграмма! Отец пришел с ней на вокзал, по своему обыкновению, в самую последнюю минуту.

— Тут тебе, дитя мое, загадочная депеша. Вначале я ума не мог приложить, что это означает. Лишь потом обнаружил, что она адресована не мне. Какие дела собирается с тобой делать муж Валли?

Желая удостовериться, что ей это не привиделось, Адриенна извлекла телеграмму из сумки. Да, там стояло черным по белому:

«Предложение в силе, чтобы дать возможность переговоров. Течение недели ожидаю телеграфного ответа адресу тети Каролины. После чего распоряжусь дальнейшим».

Это читалось как деловая корреспонденция или — детектив. Все связанное с Кареттой напоминало бульварный роман: его двойная жизнь, его предложение, его депеша. Но облегчение, которое принесла ей телеграмма, было не из мира грошовых романов. Адриенна сунула листок в сумочку, смочила виски одеколоном и причесалась.

Теперь уже отчетливо слышно было пыхтение снегоочистителя. Стало светлее, метель почти улеглась.

Поезд дернуло. Священник проснулся, бодро посмотрел по сторонам и громко возгласил, что «поезд сейчас двинется». Достал хлеб и сало из рюкзака и начал закусывать. Беременная не спускала с него глаз, в горле у нее что-то ходило. Священник на нее покосился:

— В геенне огненной не такого натерпишься, Ценци, — сказал он, с аппетитом уплетая бутерброд. — На уж, поешь! — Он подал ей горбушку с тоненьким ломтиком сала.

Девушка стыдливо впилась в нее зубами.

Совсем близко раздался гудок снегоочистителя. А затем загудел и паровоз. Поезд тронулся. В дверях купе показался кондуктор и объявил:

— Следующая станция — Санкт-Антон!

И вновь Адриенну охватила усталость, но на этот раз приятная, как после дня, проведенного за городом.

VIII

Когда Адриенна проснулась, хорошо выспавшаяся и со свежей головой, поезд отходил от маленькой станции в Альпах. Она наклонилась вперед, чтобы прочесть название на промелькнувшей мимо доске, но на глаза попался только наполовину ободранный плакат, суливший всякому приличный добавочный заработок за распространение седьмого военного займа. Неподалеку виднелась деревушка. Покрытые снегом камни на крышах походили на белые сверкающие кочки. У шлагбаума остановились две крестьянские упряжки; правили женщины. У пегих лошадок из ноздрей валил пар, а у молодух носы покраснели. Они воспользовались остановкой, чтобы напиться из оплетенных бутылей. На опушке леса мелькнул крест из светлого дерева. А вот у просеки дом лесника с большой снеговой бабой перед дверью. Закутанные детишки катаются с горы на санках.