В будущем году — в Иерусалиме - [13]

Следователь бегло взглянул на стоящих перед ним одиннадцать молодцеватых еврейских парней. Они выглядели крепкими молодыми бычками. Он выдернул из своей бороды очередной волос и проворчал сердитым голосом:

— Нам нужны работные люди для наших свинцовых рудников. Много людей, и особенно таких, с мутными мозгами.

Он поднялся со своего стула, подошел к старшему из парней и, глядя ему в глаза, спросил адъютанта:

— Кто отец этого еврейского свинарника, чем он промышляет?

— Кто бы он ни был, — ответил адъютант, — он такая же еврейская свинья.

— Само собой, но все-таки, чем он занимается?

— Торговлей, господин капитан.

— Таким ремеслом занимаются все эти черви. У него есть деньги?

— Как песка на берегу реки, господин капитан.

— А сыночки его — чем пробиваются они?

— Это я сейчас выясню, господин капитан, — ответил адъютант и подошел к старшему из братьев. — Чем занимаетесь вы все — отвечать!

— В настоящее время мы занимаемся революцией, — ответил Бэр и спокойно продолжал: — А в свободное время мы студенты. И мы не желаем, чтобы нас называли еврейскими свиньями. Мы — поляки.

— Ах, так вы поляки! — Офицер выхватил свой хлыст и со свистом махнул им над головой Бэра, осмелившегося на столь неслыханную дерзость. — Нет больше никаких поляков, ты, еврейская свинья, мы стерли вас со всех карт! Все вы теперь русские, па-ни-ма-ешь — русские, хотя вы недостойны жить в России.

— Нет, господин капитан, — возразил Шломе, второй по старшинству.

— Что значит нет! — Офицер стал задыхаться от гнева.

— Мы действительно не заслуживаем жить в России. Мы — варшавяне, а Варшава находится в Польше.

На эти слова весь зал отозвался дружным ропотом. Капитан понимал, что он должен что-то немедленно предпринять. Он угрожающе занес свой хлыст и прорычал:

— Варшава находится в Польше, сказал ты? А я и не подозревал! Зато я отлично знаю, где находится Сибирь. Так вот, Сибирь как раз находится в России, па-ни-ма-ешь — в России! И спускай сейчас же штаны или я оторву тебе яйца!

— Не могу я этого выполнить, господин капитан, мои руки скованы.

— В Сибири вам вдолбят, где находится Варшава — в России или нет. — Он хлестнул Шлому по спине. — Теперь ты понял, где лежит Варшава?

— Нет, господин капитан, Варшава не лежит. Она стоит, — завил четырнадцатилетний Хершеле, младший из братьев. Не выдержав, что его брата так унижают, он оскалился на капитана.

Офицер не верил своим ушам. Впервые в жизни засомневался он в эффективности своих методов. От гнева у него перехватило дыхание.

— А тебе чего не хватает, ты, обрезанная свинья? И у тебя нет почтения?

— Нет, господин капитан.

— А слово «да» ты не можешь произнести?

— Нет, господин капитан.

— Тогда скажи, что вообще ты можешь.

— Я могу петь, господин капитан.

Руки Хершеле были скованы цепями, и он не смог защитить себя от удара хлыстом по спине. Но голос его, когда он запел о развевающемся красном знамени, звучал кристальной чистотой.

Тут капитан окончательно лишился терпения. Ослепленный злобой, он вплотную подошел к братьям и прохрипел:

— В Верхоянске вы будете петь, покуда глотки ваши не полопаются от мороза, пока яйца ваши не станут дребезжать между ногами, пока вы не подохнете все! И чем раньше это произойдет, тем лучше — поняли?

Молчание.

— Я спрашиваю, вы меня поняли, ублюдки?

В допросной повисла мертвая тишина.

— Отвечать, или я выпущу вам кишки!

В этот момент из другого угла зазвучало множеством глоток сразу:

Над миром знамя наше реет,

Оно горит и ярко рдеет —

То кровь рабочая на нем.

Капитан решил было разделить их: поляков — в одну сторону, евреев — в другую, но получилось совсем обратное: все дружно подхватили одну и ту же песню.

* * *

Вишни стояли окоченевшими, промозглый туман повис над мостовой. Февральским морозным утром Янкель Камински поднимался по гранитной лестнице к воротам крепости, охраняемым дюжиной до зубов вооруженных казаков. Возле ворот размещался деревянный барак для посетителей. Приемная стойка находилась на боковой стороне фасада. Янкель представился. Он предъявил паспорт и объяснил, что гарнизонный генерал Калугин ожидает его. Это произвело впечатление, ворота распахнулись, и к Янкелю вышел майор казацкого войска. Щелкнув каблуками, офицер велел посетителю следовать за ним. Они шли через учебный плац к внутреннему бастиону. Янкеля вели по бесконечным переходам, по крутым лестницам, мимо сотен дверей. Майор то и дело останавливался для кратких пояснений:

— Здесь сидят анархисты. Большинство из них — пожизненно…

Янкель оставался безучастным, будто к нему все это не имело никакого отношения. Железная решетка впереди уползла вверх, дальнейший путь пролегал через стальной мост.

— Здесь начинается северное крыло, — пояснил майор, — оно предназначено для красных и «сибиряков». Этим предстоит долгая дорога в Сибирь. За полярный круг, откуда мало кто возвращается…

Намек Янкель понял. Он продолжал оставаться непроницаемым и проследовал за офицером к решетке, выходящей на мрачный внутренний двор. Сквозь прутья просматривалась виселица, сколоченная из грубых сосновых бревен.

— А это конечная станция. — Майор будто даже несколько оживился. — Этот департамент у нас бывает в деле всего один раз в сутки. В шесть часов утра, как только пропоет петух. И расположен он как раз напротив окон господина гарнизонного генерала.