В будущем году — в Иерусалиме - [109]
Тут в разговор вмешался человек, который дотоле оставался никем незамеченным. На нем была зеленая офицерская шинель, на носу его сидели очки с темными круглыми стеклами, какие носят слепые люди и которые придавали всему его облику особенное высокомерие.
— Вы еще юны и глупы, — безапелляционно заявил он, — на вашем месте я лучше бы на Луну отправился, в созвездие Плеяды, если угодно, только не в Варшаву!
Хенрик даже растерялся от этих слов, потому что слепой высказал вслух его собственные опасения.
— Много лет мечтал я о возвращении в освобожденную Польшу, — ответил он с неуверенностью в голосе, — почему же я не могу ехать в Варшаву?
— Потому что вы не найдете там того, что ищете, — ответил незнакомец с улыбкой усталости на лице, — у вас ошибочные представления, молодой человек.
— Откуда известны вам мои представления? — недовольно произнес Хенрик.
— Послушайтесь моего совета, — продолжал слепой, не обращая внимания на слова Хенрика, — и уезжайте лучше в Палестину!
— А сами вы почему туда не едете? — спросил Хенрик с раздражением.
Слепой неумело набил табаком трубку.
— Я не еду туда, — ответил он после паузы, — потому что я не еврей. Но будь я им, я непременно отправился бы туда, и к тому же — немедленно!
В вагоне повисла неловкая тишина: этот таинственный слепой четко определил принадлежность Хенрика к евреям, притом что тот говорит на безукоризненном немецком языке. Не будь он даже слеп, это трудно было бы сделать, потому что внешне Хенрик был похож скорее на американца.
— Поляки, будь их воля, — прервал молчание проводник, — уничтожили бы всех евреев до одного. Разве не так?
— Вы точно знаете, чего хотят все поляки? — взорвался Хенрик. — И вы, конечно, причисляете себя к тем, кто жаждет именно этого?
— Я поляк, — вместо проводника ответил парень, который молча сидел возле двери с полузакрытыми глазами. На нем были кожаная куртка и добротные кулацкие сапоги, которые доставали до самых его колен. — И я готов подтвердить слова кондуктора. Если что-то и объединяет всех нас сегодня, так это ненависть к евреям.
— Наверное, есть такие поляки, — попытался слепой немного смягчить неловкость трудного разговора, — но есть и другие. Разве же не так?
— Есть такие поляки и есть другие, говорите вы? — Хенрик, перешел в наступление. — Все это вздор! Есть спекулянты и есть неимущие. Есть зажравшиеся и есть голодающие. И не важно — евреи они или христиане. А прежде всего, есть мошенники, которые натравливают неимущих и слабых друг на друга, чтобы легче управлять ими.
— Ого, да вы прямо-таки ленинист, как я посмотрю. — Человек в синих очках весь подался в сторону Хенрика. — Нынче это в моде — молиться на него. Только поостерегитесь, молодой человек, потому что и Ленин вынужден заигрывать с народными массами. Значит, в один прекрасный день и он начнет расправляться с евреями.
— С чего вы взяли, что я ленинист? — спросил Хенрик, стараясь держать себя в руках. — Вы тут изображаете из себя эдакого провидца.
— В этой священной войне за веру, за кайзера и за отечество я потерял зрение под Изонцо, — неторопливо ответил слепой, раскуривая трубку и эффектно пуская перед собой кольца дыма. — Никакой, конечно, я не провидец, но теперь я вижу этот мир отчетливей, чем прежде.
Хенрику стало неловко за свой бестактный вопрос. Он достал из кармана куртки флягу со шнапсом, открутил пробку и наполнил стакан.
— Извините меня, господин, — сказал он, протягивая стакан слепому, — глотните-ка лучше, и забудем все, что я вам тут наговорил.
Слепой одним глотком опрокинул в себя спиртное.
— Я на вас не в обиде, — ответил он, возвращая Хенрику стакан, — я лишь посоветовал вам, молодой человек, вернуться туда, откуда вы едете. Здесь никто вас не ждет. И не раздумывайте долго! И вообще, ищите себе другое пристанище, где вас ждут.
Хенрик хотел что-то ответить слепому, но парень в кулацких сапогах опередил его:
— Wierzysz w Lenina, prawda?[19] Ты веришь Ленину и всей его еврейской шайке? Скажи наконец, ты — еврей? Если это так, то забейся лучше так, чтобы тебя не было слышно, иначе мы вышвырнем тебя отсюда вон!
— Если вам еще не доводилось в жизни получать тумаков от еврея, — парировал Хенрик, которому кровь ударила в голову, — то я готов исправить это упущение. Иных я уже ставил на место и не раз.
Парень, который был на голову выше Хенрика, даже испугался: прежде он не встречал еврея, который так бесстрашно бросался бы в драку.
— Меня одного ты, может, и побьешь, ты, кошерная свинья. Но попробуй одолеть всех нас!
— Всех вас? — Голос Хенрика даже сорвался на крик. — Вы говорите от имени всех пассажиров этого вагона?
— Не только, — ответил верзила, — я говорю от имени тридцати миллионов поляков. От имени всех католиков, если ты вообще слышал о таких.
Хенрику не оставалось ничего другого, как полагаться на свою веру в торжество разума, на свое понимание миропорядка, на свои юношеские представления о людских достоинствах.
— Я полагаю, — ответил он парню, но так громко, чтобы слышно было всем, — что тут вы один придерживаетесь этих идиотских принципов, или я все-таки ошибаюсь?
Гнетущая тишина повисла в вагоне. Был слышен лишь перестук колес. Никто — ни поляки, ни австрийцы — не хотел встревать в их спор. И Хенрик понял, что все его идеалы — сплошные мыльные пузыри. Что ни на кого не может он рассчитывать. Он — один против воинствующего националиста.
В книге несколько циклов. «Африканский капкан» — добротная проза морской жизни, полная характеров, событий и самого моря. Цикл «Игра» — вариант другой жизни, память о другой стране, где в дебрях слов о демократии и свободе, как на минном поле — взрывы и смерть одиноких душ. Цикл «Жажда» — рассказы о любви. Подкупает интонация героев: звучит ли она в лагерном бараке или из уст одесситки и подгулявшего морячка. А крик героини: «Меня томит жажда радоваться и любить!» мог бы стать эпиграфом книги.
Есть много в России тайных мест, наполненных чудодейственными свойствами. Но что случится, если одно из таких мест исчезнет навсегда? История о падении метеорита, тайных озерах и жизни в деревне двух друзей — Сашки и Ильи. О первом подростковом опыте переживания смерти близкого человека.
История о том, как медиа-истерия дозволяет бытовую войну, в которой каждый может лишиться и головы, и прочих ценных органов.
Елена Касаткина — современный российский писатель. Сюжеты её историй изложены лёгким и доступным для читателя языком. Именно эта особенность делает книги столь популярными среди людей всех возрастов, независимо от их мировоззрения. Книги полны иронии и оптимизма. Оставляют после прочтения приятное послевкусие. В данной книге собраны рассказы, повествующие о жизни автора. Грустное и смешное, обычное и фантастическое — всё то, что случается с нами каждый день.
Кира ворует деньги из кассы банка на покупку живого верблюда. Во время нервного срыва, дома раздевается и выходит на лестничную площадку. За ней подглядывает в глазок соседка по кличке Бабка Танцующая Чума. Они знакомятся. Кира принимает решение о побеге, Чума бежит за ней. На каждом этаже им приходится вместе преодолевать препятствия. И как награда, большая любовь и личное счастье. Эта история о том, что в мире много удивительного, а все светлые мечты сбываются. Все герои из реальной жизни.
Рассказы повествуют о жизни рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции. Герои болгарского писателя восстают против всяческой лжи и несправедливости, ратуют за нравственную чистоту и прочность устоев социалистического общества.