В бой роковой... - [13]
А в номере за 9 августа газета дала оценку положения, указав, что в момент, когда Страна Советов потеряла ряд городов на Волге и Юге, пал второй порт Севера. «Из всех этих чувствительных ударов выделяется последний — архангельский, нанесенный в нашу грудь грубым кулаком бело-англо-французской буржуазии».
Позже, в речи перед слушателями Свердловского университета, отправлявшимися на фронт, Ленин со всей прямотой объяснит, что Северный фронт «был особенно опасным, потому что неприятель находился там в наиболее выгодных условиях, имея морскую дорогу...»[3]
Вскоре Юрченков явился с воззванием наркома Кедрова к населению северных губерний, отпечатанным листовкой. В нем разоблачалось лицемерие западных стран, коварно вторгшихся на Север.
— Это боевая программа для нас, — сказал Григорий. — Читай вслух, Сергей.
Закемовский начал быстро читать, задерживая внимание на более важных, как ему казалось, местах. Например, вот это: «...англичанам, французам и американцам для пополнения своих полков нужна беднота как пушечное мясо. Всего у них вдоволь: и пушек, и снарядов, и денег, но мало людей. За ними они пришли в Россию... И будут подкупать вас деньгами и как наемных убийц гнать... против своих же, родных братьев».
— Точно! Я же был на вербовочном сборе генерала Пуля, — вставил Закемовский и продолжал выделять уверенные слова воззвания: — «Мы временно отступаем перед их крейсерами и дальнобойными орудиями. Но мы придем неизбежно, ибо нет той силы, которая смогла бы сокрушить власть миллионов рабочих и крестьян». А дальше призыв:
«Настал решительный час.
Всякий, в ком не остыла душа и не зачерствело сердце, пусть делает все, чтобы сокрушить иноземных насильников. С оружием в руках идите в наши ряды, образовывайте партизанские дружины, связывайтесь между собой и с Красной Армией...
Пусть все мужчины и женщины превратятся в беспощадных мстителей...»
— Давайте этот листок передавать по рукам, чтоб как можно больше людей узнало, — сказал Юрченков. — Очень кстати будет против вербовки так называемых добровольцев.
— Да-а, — вздохнул Закемовский. — Значит, красноармейцы придут нескоро. Беспощадными мстителями будем!
День ото дня агитация, которую развертывали подпольщики, становилась все ощутимей.
В конце августа Юрченков вновь порадовал: под нательной рубашкой принес газету «Правду», в ней напечатано письмо Ленина к американским рабочим. Его также читали и коллективно, и поодиночке, поражаясь ленинской откровенности в рассказе о тяготах русского пролетариата и его гордости за правое дело: «...Мы подняли перед всем миром знамя борьбы за полное свержение империализма»; «Мы находимся как бы в осажденной крепости...» Прекрасны и убедительны слова в адрес американского народа, богатого революционными традициями. В них выражена уверенность, что он будет на нашей стороне![4]
Не раз потом обсуждали это письмо в узком кругу товарищей, строили предположения, какой отклик вызовет оно в Америке. Жаль, что нет английского текста, подпольщики распространили бы его в солдатских массах.
Тем временем среди горожан все чаще слышались разговоры о том, что на фронте как бы коса нашла на камень. Генерал Пуль с Бочкаревой то и дело произносили речи, заманивая людей в добровольцы сытным пайком. Однако пряник не помогал, и они уже угрожали кнутом.
...Нежданно-негаданно к Петрову явился Сапрыгин, Николай Евменьевпч, старый друг.
После горячих объятий сели за стол и забросали друг друга вопросами. И хотя оба, хозяин и гость, были голодны, они забыли о еде. Хозяйка Александра Алексеевна то и дело напоминала:
— Да поешьте вы сначала!
— Потом, потом.
Голубые глаза Сапрыгина блестели.
— Я к вам прямо с Печоры... Думаю, здесь нужней. А может, за линию фронта махнем, а?
Петров посмотрел на друга. У Николая сохранилась густая шевелюра, только стала совсем белой. А ведь он на два года моложе, ему сорок два.
— Дела тут, Коля, как сажа бела, — вздохнул Петров. — Положение наше, уже когда вражеские корабли приближались к городу, было отчаянным. Предатели сорвали оборону... Интервенты обрушили на город волну арестов. Хватают всех — партийных, членов исполкомов, от губернского до волостного.
Сапрыгин потеребил седеющую бородку клинышком и тревожно взглянул на Александра. Тот перехватил его взгляд:
— Да, Коля, и я жду очереди. То в Соломбале, то в Маймаксе скрываюсь.
— Только-только заявился, — вставила жена.
— Печально, — вздохнул гость.
— Разумеется, укрываюсь не в селедочной бочке, живу среди рабочих. Время зря не пропадает, вербую людей. Ты, Коля, наверно, уже слышал об архангельской жизни. К вам в Устьцильму Калмыков с месяц как уехал.
— Нет, Саня, — грустно сказал Николай. — Калмыков до нас не доехал. Получили сообщение, что в пути погиб. Послали Макара Боева расследовать.
Александра Алексеевна ахнула, всплеснув руками.
— Как же так? — недоуменно пожал плечами Петров. — Ведь он по нелегальному паспорту Юрченкова выехал.
— Вон что... А где же Юрченков?
— Григорий здесь. Вместе с Калмыковым они тут скитались. Прокашев с Чуевым из кассы профсоюза строительных рабочих выдали им деньги под аванс. Калмыкова арестовали за агитацию, еле выкрутился. Порешили так: он уедет в Устьцильму, а в случае угрозы вся ваша артель перейдет через Тиманский хребет и вступит в ряды Красной Армии.
