В борьбе за трон - [6]

– Это означает, – пояснил палач, – что лишь после того, как новый Кромвель отмстит за своего предка, умертвив короля Англии, обезглавленный сомкнет наконец свои вежды.

После того однажды на пиру у архиепископа Винчестерского Генрих увидал грациозную, пленительную Екатерину Говард, племянницу герцогов Норфолк и двоюродную сестру графа Сэррея. Напрасно граф Сэррей предостерегал свою родственницу против кровавого наследия Анны Болейн, Екатерина не послушала его предостережений; она протянула руку королю и сделала его настолько счастливым, что он заказывал по всем церквам благодарственные молебствия за свое супружеское счастье.

Однако непостоянство сладострастника и тут довело его до пресыщения, а предлог предать суду надоевшую жену был скоро найден. Раньше своего брака с королем Екатерина состояла в нежных отношениях с неким Дургемом и предназначалась в супруги другому дворянину. Оба эти человека – бывший любовник и жених – были немедленно приговорены к смертной казни, а несчастную королеву таскали с допроса на допрос, хотя она не могла дать иные показания, кроме того, что горько раскаивается в своем прежнем легкомыслии, но не признает себя виновной ни в какой неверности своему супругу.

Однако Екатерину обвинили в государственном преступлении, так как она скрыла, что была уже не девушка, когда отдавала Генриху свою руку.

Снова зазвонил погребальный колокол, и черный флаг на зубцах Тауэра возвестил, что голова королевы упала под секирою палача, а герольды провозглашали на улицах Лондона, что, «по праву и справедливости», герб и имя казненной королевы должны исчезнуть со всех общественных зданий, а все ее портреты подлежат конфискации.

Это последнее бесчестье было придумано графом Линкольном, министром Генриха VIII и заклятым врагом Екатерины Говард.

Во дворце могущественного графа Килдара, у углового окна, в среднем этаже, виднелась высокая, стройная фигура девушки, наблюдавшей сквозь слезы за тем, как констебли снимали с таверны вывеску с гербом королевы Екатерины. Пульс девушки лихорадочно бился, красивые члены дрожали от ужаса, а сердце сжималось невыразимой тоскою.

– Бедный Генри! – вздохнув, промолвила она. – Как должно быть тяжело ему в настоящую минуту!.. Его сестра казнена, родовой герб его имени подвергается поношению, а самому ему, его брату и всем близким грозит опасность тяжкой немилости короля! Ведь они ближайшие родственники несчастной Екатерины, а Генрих – этот ужасный тиран, не щадящий никого, кто так или иначе навлек на себя его гнев, – не остановится распространить свою ненависть на всех, кто был близок к виновному… Господи, научи меня, что мне сделать, как помочь Сэрреям? Ведь они – друзья нашего дома, и я сроднилась с ними всей душой!.. Если их постигнет какое-либо несчастье, оно так же тяжко, как и их, поразит и меня!.. Пойти к отцу, просить у него заступничества? Но согласится ли он на это? Ведь он так дорожит своим положением при дворе!..

В этот момент открылась дверь, и в нее вступил тот, кем только что были полны мысли молодой дочери графа Килдара. Девушка быстро повернулась и с тревогой на лице пошла навстречу Генри Сэррею.

Не дожидаясь его приветствия, она, протянув ему обе руки, воскликнула:

– Дорогой друг! Вы страдаете? Чем, чем могу я помочь вам? Я слаба и бессильна, но знайте, что мое сердце всецело разделяет ваше горе!..

– Благодарю вас, миледи Бетси! Иного отношения я и не ожидал от вас… вы всегда были добры ко мне и брату!..

– И это мое расположение к вам окрепло еще более теперь, в минуты вашего горя и той опасности, которая грозит вам со стороны короля… Бегите отсюда, сэр Генри! Спасите себя от гнева тирана!.. О боже, как я ненавижу его!.. Мне страшно, противно видеть его скверную фигуру, улыбающуюся в то время, как на эшафоте льется кровь жертв его кровожадности… О, что бы я дала, чтобы избегнуть возможности бывать в его дворце, проникнутом насквозь ужасом и страшными замыслами!.. И я сделаю это!.. Пусть мой отец говорит что хочет, но я не последую ни одному приглашению короля!..

– Но, миледи, ведь вы этим навлечете на себя гнев короля… ведь начнут расспрашивать о причинах, и, весьма вероятно, зная о вашем расположении ко всей нашей семье, заподозрят, что вы уклоняетесь бывать при дворе из-за того, что там тяжело оскорбили нас…

– Мне все равно!.. – воскликнула леди Бетси. – Зато моя душа будет спокойна!.. Но довольно говорить обо мне!.. Спешите вы сами избегнуть опасности!..

– Нет, я не боюсь никакой опасности! – гордо воскликнул Генри Говард, граф Сэррей. – Я всегда сумею защитить себя, и для этого у меня есть два орудия: моя шпага и мой стих… О, последний часто колет еще сильнее, чем первая!.. Бог поэзии дает своим избранникам мощь, более сильную, чем сталь… в их распоряжении слово, а оно наносит более сильные удары, нежели меч… И этот кровожадный Генрих почувствует силу моего слова!.. Он думает, что он безгранично велик и могуч и может вершить все что ему угодно… Но он ошибается!.. Сила свободного слова разит каждого – и слабого и мощного, и слово поэта, в особенности то, которое подмечает и бичует все слабости ненавистного тирана, легче и скорее, нежели самый строгий закон, повиновение которому достигается под угрозой хотя бы смерти, запоминается народом!.. Час моей мести Генриху близок!.. Вчера я написал поэму, в которой, бичуя все мерзости, совершенные Генрихом, я облек в поэтическую форму зловещее предсказание роду Тюдоров, вырвавшееся из уст несчастного Кромвеля перед его мученической казнью… Пройдет несколько дней – и вся Англия будет с наслаждением упиваться моими строфами. И если на Генриха не действуют вопли его жертв, если на его сердце не оказывают впечатления стоны и муки несчастных, зато больно кольнут его стрелы моей сатиры и ужас содержания моей поэмы!..