В борьбе за трон - [51]

Роберт бросил письмо на пол, к ногам королевы, и вышел из комнаты через потайной ход.

У лестницы его нетерпеливо поджидал священник.

– Вам придется поискать другого посыльного для королевы, – быстро и отрывисто обратился к нему Сэррей, – но только предупредите ее, что я вместе со стрелками регента зорко буду охранять берег и следить за тем, что происходит в замке. Я никому никогда не донесу о том, что знаю, но зато с удвоенным рвением постараюсь наверстать упущенное время. Я был слишком снисходителен, так как считал строгость регента к вдовствующей королеве несправедливостью; теперь же, конечно, я этого не думаю.

– Я ничего лучшего и не ожидал, – ответил священник, – благодарю Бога, что королева оказала такое легкомысленное доверие вам, а не кому-нибудь другому. Идите с миром, да благословит вас Господь, если вы действительно никогда не заикнетесь о том, что произошло! В противном случае пусть проклятие вечно тяготеет над вами.

Священник открыл потайную дверь и направился в комнату королевы, а Роберт поспешил уйти в свою комнату.

II

На другое утро, когда граф Сэррей готовился покинуть замок, его поразил вид слуги, принесшего завтрак; взоры лакея тревожно блуждали, он как-то странно ежился и оглядывался по сторонам.

Роберт вдруг вспомнил совет Марии Сейтон не прикасаться к напиткам и кушаньям, не дав их предварительно попробовать тому, кто будет служить за его столом. Поэтому он взял бокал и налил в него вино, пристально глядя на лакея.

Тот побледнел, его колени подгибались.

– Что с тобой? – спросил Роберт. – Разве ты принес мне плохое вино? Попробуй прежде сам, а потом я выпью.

Лакей бросился пред графом на колени и умоляюще произнес:

– Не пейте этого вина! Так будет лучше. Я не знаю, хорошее ли оно или плохое, но вас крайне ненавидят в этом замке и это вино было приготовлено специально для вас.

– Кто тебе дал его? – спросил Роберт.

– Не спрашивайте меня об этом, я не смею сказать!

– Ну, хорошо! – согласился Сэррей и дал лакею знак, что он может удалиться. – Итак, это – яд! – пробормотал Роберт, когда тот ушел. – Впрочем, кто может поручиться, что бедному малому не чудится беда! С той ночи слуги особенно внимательны ко мне. Они знают, что месть регента отразится скорее на них, чем на вдовствующей королеве.

Молодой человек опустился в кресло и погрузился в свои думы. Если это вино действительно отравлено, то он снова обязан жизнью Марии Сейтон. Ее предупреждение сделало его более осторожным и недоверчивым. И как раз в ту минуту, когда она предостерегала его, он кровно оскорбил ее. Раз она уже спасла его, стукнув в железные двери подвала; этот стук испугал холопов, и они выпустили его. Весьма возможно, что Мария поступила так не из интереса к нему, даже не из чувства жалости, а из боязни печальных последствий; тем не менее факт оставался фактом: она спасла его тогда от смерти и теперь он обязан ей своим спасением. Он оскорбил Марию Сейтон вследствие сердечной обиды, но было ли у него достаточно оснований поступить так? Кто обвинил Марию Сейтон? Женщина, которая ненавидела его и вместе с тем, вероятно, была недовольна молодой девушкой, помешавшей ей отомстить ему, графу Сэррею.

Роберт взял кружку вина и вылил его в камин. Когда он поднял серебряное блюдо с жарким, чтобы тоже выбросить его, он нашел под блюдом, на подносе, листок бумаги, исписанный мелким почерком.

«Чтобы отклонить от себя упрек в ревности, – гласило это письмо, – я заменила предназначавшийся для Вас завтрак другим. Желаю Вам приятных воспоминаний об удовольствиях этой ночи. Я только теперь вполне поняла, как глубоко было то оскорбление, которым Вы поразили меня вчера. Знайте, Роберт Говард, что я еще больше жалею Вас, чем презираю. Если в Вашей душе осталась хоть искра порядочности, то избавьте меня от неприятного чувства встречаться с человеком, в котором я так жестоко ошиблась.

М. С.».

Письмо Марии совершенно уничтожило Роберта. Однако воспоминание об «удовольствиях ночи» служило маленьким утешением; значит, Мария Сейтон не была в такой мере оскорблена, как думала! Но каким образом объяснить ей это? Как убедить ее, что грубое оскорбление явилось следствием поруганного чувства? Да наконец могло ли это быть для него извинением?

Роберту казалось, что для него все кончилось в жизни. Сладкие мечты первой любви рассеялись как дым, и тяжелые воспоминания переживаемых минут, по его мнению, должны были мрачной тенью лечь на все его дальнейшее существование!

Роберт взял бумагу и написал ответ:

«Исполняя Ваше желание, леди Сейтон, я постараюсь как можно реже появляться в замке. Вы правы – я больше заслуживаю сожаления, чем презрения. Я не должен был так близко принимать к сердцу то, что, может быть, было лишь результатом минутного настроения. Если бы я не так сильно любил Вас, то, вероятно, был бы спокойнее. Страсть к Вам заставила меня забыть чувство благодарности и уважения. Я не могу сказать Вам, что так сильно взволновало меня, что лишило меня разума и довело до того, что я осмелился так низко, так недостойно оскорбить Вас. Да и к чему было бы это говорить? Вы никогда не выказывали мне особенного доверия, а тем более теперь не поверили бы мне. В одном только могу уверить Вас – и последствия это докажут, – что я сдержу свое слово. Из благодарности к Вам я не стану мстить за «удовольствия этой ночи» той особе, для блага которой Вы готовы принести какую угодно жертву.