В большом чуждом мире - [28]
Пришел Аугусто и на следующий день, и еще, и еще. Он хорошо пел, и когда густые белые струи звонко лились в кувшины, тихо напевал красивые песни. Маргича их не знала и все хотела угадать, не сам ли он их складывает, очень уж они подходили к нему и к ней.
Иносенсио, человек неторопливый, не сразу заметил их волнение. Он был добр и, невзирая на разницу лет, спросил наконец юношу о его чувствах, а тот улыбаясь, но вполне серьезно поведал ему все. Влюбленным всегда ведь хочется поговорить о себе. Он рассказал, как последнее время каждая девушка волновала его и как он пришел сюда ради других доярок, а встретил Маргичу. Но ее-то он и искал в каждой, кого видел… Другими словами, он ее полюбил. Наконец он нашел свою мечту, нашел ее в Маргиче.
Мужчины беседовали в коровнике. Девушки ушли, неся по кувшину на голове и неполному ведру в руке. В Руми наступало утро. Телята тыкались в бок коровам, просили молока. Пахло теплым навозом.
Иносенсио, добродушно смеясь, пустился в рассуждения:
— Понимаешь, женщины — все равно как горлицы. Идешь с ружьем охотиться, видишь стаю и не знаешь, в кого же тебе целиться. Кто хороший охотник или у кого хороший заряд в ружье, убивает нескольких. А если одну— он целится и целится, чтобы не промахнуться. Иногда горлица взлетит, сядет на другую ветку и пропадет в листве. Бывает и так, что вместо одной ему выпадает другая, подлетит сзади или сбоку… Бум! — и падает, а ты не в нее целился. Понимаешь? Так и с женщинами. Ты увидел женщин, пришел за одной, а тебе попалась другая… Тут нельзя говорить, что человек находит ту, которую искал. Да, женщины — как горлицы в лесу…
Аугусто мрачно и хмуро слушал эти иносказательные рассуждения. Что за идиотская болтовня? Неужели он не понимает? Неужели он думает, что Маргича — такая же, как другие женщины, и он, Аугусто, полюбил бы всякую, как ее? Решительно, этот Иносенсио и глуп и груб. Он встал и молча ушел, —что говорить с таким камнем!..
Иносенсио улыбнулся и, щелкнув кнутом, погнал коров на луг. Непочтительность Аугусто ничуть его не задела, а точнее сказать, он отнесся к ней с величайшим добродушием. «Ох, молодежь, молодежь…» — бормотал он, размахивая кнутом, но всячески стараясь не хлестнуть ненароком своих подопечных. Иносенсио был очень терпелив и с животными и с людьми. Терпение — добродетель здешних пастухов и погонщиков. Когда ее не хватает, поневоле приходится ей учиться, ибо без нее не перегонишь отару или стадо и быстро падешь духом в долгих переходах: в этих краях нет ни постоялых дворов, ни охраны, ни сносных дорог, ни мостов, ни изгородей, а путь лежит через пустоши, леса и опасные броды… Иносенсио вырос погонщиком и умел терпеть. «Ох, молодежь, молодежь…»
Некоторые общинники охотились на горлиц без всякого иносказания. Подражатели охотника Абдона принялись за лесных голубей.
Вдоль долины Руми и по ручью, прозванному Червяком, гремели выстрелы и летели вспуганные стаи. Вслед за каждым дымком падали одна или две птицы, а остальные взмахивали сизыми крыльями в стремительном и отчаянном полете. Почти всегда они садились на одно и то же дерево, служившее ориентиром. Когда же ценой нескольких жертв их прогоняли оттуда, они перелетали на другое. Охотники быстро изучили повадки птиц, а голуби стали бояться людей. Едва завидев человека, идущего неспешным шагом и держащего в руке хотя бы палку, они летели прочь. Тогда охотники — не зря же они были людьми, и неглупыми — ложились в засаду под деревьями, на которые садилась добыча. Едва голуби прилетали, как раздавался выстрел, без промаха поражавший нескольких птиц. Снова взлетала вспугнутая стая, снова неуверенно кружила, пока не раздавался другой выстрел, и другие птицы замертво падали немного поодаль.
Чтобы не прогнать птиц окончательно, охотники позволяли им клевать ягоды по утрам, а охотились вечерами, не давая им ни кормиться, ни тем более петь.
Многие общинники жалели голубей, а некоторые скучали по их пению. Всех больше грустил флейтист Деметрио Сумальякта. Он полюбил их нежный напев и обычно ждал сумерек, чтобы услышать его. Ему казалось, что грустное пение горлиц неотделимо от вечера, как закатные краски на небе. Признаемся и мы вместе с нашим другом флейтистом, что пение лесных голубей в закатный час навевает на нас странное очарование. Цвет как бы сливается со звуком, и порой кажется, что вечерняя заря по волшебству окрасилась музыкой, порою — что музыка порождена цветом. Лишь наступление темноты прогоняет эти чары.
Деметрио иногда мерещилось, что он слышит вдали печальное и приглушенное пение. Это плакало его сердце.
Однажды Наша Суро, всегда носившая черную одежду и окутанная темной славой, предстала перед Росендо. Дело шло к ночи, и алькальду показалось, что его гостья выросла из мрака.
— Тайта, тайта, — проговорила она в нос, и ее землистое лицо тревожно дрогнуло, — я спрашивала коку. Когда скажешь про общинные земли, корзинка падает с палки. Это плохо, тайта…
Росендо молчал. Со временем и по размышлении он все меньше доверял хвастливой самоуверенности Бисмарка Руиса.
Романы Сиро Алегрии приобрели популярность не только в силу их значительных литературных достоинств. В «Золотой змее» и особенно в «Голодных собаках» предельно четкое выражение получили тенденции индихенизма, идейного течения, зародившегося в Латинской Америке в конце XIX века. Слово «инди́хена» (буквально: туземец) носило уничижительный оттенок, хотя почти во всех странах Латинской Америки эти «туземцы» составляли значительную, а порой и подавляющую часть населения. Писатели, которые отстаивали права коренных обитателей Нового Света на земли их предков и боролись за возрождение самобытных и древних культур Южной Америки, именно поэтому окрестили себя индихенистами.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Образ Христа интересовал Никоса Казандзакиса всю жизнь. Одна из ранних трагедий «Христос» была издана в 1928 году. В основу трагедии легла библейская легенда, но центральную фигуру — Христа — автор рисует бунтарем и борцом за счастье людей.Дальнейшее развитие этот образ получает в романе «Христа распинают вновь», написанном в 1948 году. Местом действия своего романа Казандзакис избрал глухую отсталую деревушку в Анатолии, в которой сохранились патриархальные отношения. По местным обычаям, каждые семь лет в селе разыгрывается мистерия страстей Господних — распятие и воскрешение Христа.
Историю русского военнопленного Григория Папроткина, казненного немецким командованием, составляющую сюжет «Спора об унтере Грише», писатель еще до создания этого романа положил в основу своей неопубликованной пьесы, над которой работал в 1917–1921 годах.Роман о Грише — роман антивоенный, и среди немецких художественных произведений, посвященных первой мировой войне, он занял почетное место. Передовая критика проявила большой интерес к этому произведению, которое сразу же принесло Арнольду Цвейгу широкую известность у него на родине и в других странах.«Спор об унтере Грише» выделяется принципиальностью и глубиной своей тематики, обширностью замысла, искусством психологического анализа, свежестью чувства, пластичностью изображения людей и природы, крепким и острым сюжетом, свободным, однако, от авантюрных и детективных прикрас, на которые могло бы соблазнить полное приключений бегство унтера Гриши из лагеря и судебные интриги, сплетающиеся вокруг дела о беглом военнопленном…
«Равнодушные» — первый роман крупнейшего итальянского прозаика Альберто Моравиа. В этой книге ярко проявились особенности Моравиа-романиста: тонкий психологизм, безжалостная критика буржуазного общества. Герои книги — представители римского «высшего общества» эпохи становления фашизма, тяжело переживающие свое одиночество и пустоту существования.Италия, двадцатые годы XX в.Три дня из жизни пятерых людей: немолодой дамы, Мариаграции, хозяйки приходящей в упадок виллы, ее детей, Микеле и Карлы, Лео, давнего любовника Мариаграции, Лизы, ее приятельницы.
В романе известного венгерского писателя Антала Гидаша дана широкая картина жизни Венгрии в начале XX века. В центре внимания писателя — судьба неимущих рабочих, батраков, крестьян. Роман впервые опубликован на русском языке в 1936 году.