В большом чуждом мире - [30]

Все эти проказы не были новостью, но наш герой сумел придать им зловещий оттенок, что его и погубило. Как-то раз он подшиб голубя, но не убил его, как другие, чтобы он не мучился, а решил устроить интересное зрелище. Он принес его в класс, дождался уроков, связал ему лапки и подложил любимому коту учительницы. Пленная птица рвалась на волю, мотала головой, махала здоровым крылом, пыталась подпрыгнуть, но только дрожала и судорожно дергалась. Тут вошла учительница и, по опыту зная, как бесполезно ругать этого ученика, отослала его на день домой, снабдив письмом к отцу.

Отец и вправду был пьяницей и вспоминал о сыне лишь тогда, когда жаловались соседи или учительница. Вспомнив, он его бил. На сей раз Хулио Контрерас, достигший двенадцати лет, письма не передал и ушел из селения.

Он бродил и занимался, чем придется. Побывал даже в акробатах, прибившись к до смерти негодной цирковой труппе. Слова «до смерти» тут кстати, ибо главный циркач разбился, а остальные разбрелись кто куда, не собрав зрителей четыре раза подряд.

Контрерас к тому времени подрос и обрел немало полезных знаний. На небольшие свои сбережения он купил рулетку, привел ее в порядок по всем правилам надувательского искусства и угодил с ней прямо в середку ярмарки, собравшейся ради праздника в округе Сан-Маркос. Разыгрывались в рулетку пуговицы, чулки, катушки, картинки, календари (он достал их даром в одной аптеке), зеркальца и даже дешевые часы, которые и были главной приманкой, но никогда никому не выпадали. Ставка была двадцать монеток. Возмечтав о часах, посетители платили, шарик бежал, бежал и вдруг — раз! — останавливался у календаря или у картоночки с полдюжиной брючных пуговиц. Хозяин собирал деньги, по все же не столько, сколько хотел.

К тому же и праздник был скучноват. На площади поплясали всего лишь несколько масок, священник не разрешил ночного шествия, быки не желали драться, и тореро, увидев, что ему подсунули осторожных животных, потерявших доверчивость в прежних схватках, тоже отказался выступать. К довершению бед лейтенант, прибывший из Кахамарки с пикетом жандармов, запретил любителям играть в рулетку, располагавшуюся в грубом, деревянном сарае. Народ роптал на губернатора, который в этом году был распорядителем ярмарки, и звал его трусом, мерзавцем, скупердяем и дураком. Лейтенант и жандармы угощали самых смелых ударами сабли.

Тогда Хулио Контрерас явился к губернатору с блестящим предложением.

— Сеньор, — сказал он, — я спасу дело. Очистите базарную площадь, и я дам представление. Я умею, я в цирке служил…

— Правда? — спросил губернатор то ли радостно, то ли недоверчиво.

Контрерас показал ему цирковую программу, где было и его имя, и тот поверил. Представление назначили на следующий вечер. Губернатор хотел дать на все про все сто солей, но учел особые заслуги артиста и согласился, чтобы он кое-что собрал при входе. Желая задобрить народ, о представлении оповестили сразу же, и наутро губернатор самолично помогал вешать огромные афиши, на которых толстыми неустойчивыми буквами сообщалось, что вечером на базарной площади выступит Хулио Контрерас, известный маг и волшебник. Номера тоже были волшебные: волшебная веревка, волшебный прыжок, волшебный полет. Кто-то для важности стал уверять, что волшебный полет он видел и штука это ужасная и таинственная. Новости взбудоражили городок. Под вечер Контрерас пошел к губернатору.

— Сеньор, — сказал он, — публика тут капризная. Бог их знает, что они сделают, если им не угодишь. Дайте-ка мне лучше сто солей сразу, я их матушке отошлю.

Губернатор был пьян и, растрогавшись, дал деньги; однако он не был так пьян и так растроган, чтобы утратить подозрительность. Согласовав это дело с лейтенантом, он приставил к Контрерасу жандарма.

Наш артист все предвидел, даже отыскал себе двух сообщников — один собирал деньги, а другой держал наготове коня за сценой, но об охране он не подумал.

Наступил вечер. Импровизированный цирк ломился от публики. Городские индейцы народ пылкий. Чича и пиво лились рекой. Кто-то стрелял в воздух, и цинковая кровля грозно звенела. Самые пьяные думали, что так оно и надо по программе, и аплодировали, а прочие орали до хрипоты:

— Волшебник! Волшебник!

Контрерас тем временем пыхтел и потел, не зная, что ему делать. Жандарм не отлучался от него, словно тень. За задней дверцей поджидала лошадь, но к чему она, если нельзя выйти? Бывший циркач умел кувыркаться, ходить по канату, даже крутить двойное сальто-мортале. Но волшебный полет он и спародировать не смог бы. А если зрители рассердятся, они способны убить или хотя бы побить неудачливого артиста. Лейтенант и жандармы нелепыми синими каплями выступали на фоне шумного прибоя.

— Волшебника! Волшебника!

Выстрелы сотрясали цинковую крышу. Какой-то озорник отпустил немудрящую шутку:

— Небо рушится. — И все, как один, захохотали.

Контрерас томился. Он достаточно долго проморил жандарма, но явился продавец билетов с выручкой, и оставалось одно: выступать. Что ж, подумал он, жребий брошен, и велел на время оставить его одного. Свой пестрый цирковой костюм он уже надел, но надо было подготовить коронный номер — волшебный полет. Так он и объяснил жандарму и прибавил, ставя на карту все: