В битвах под водой - [2]

— Неужели это серьезно? — шепнул я Ивану Акимовичу, оказавшемуся рядом со мной.

— Да, — отозвался он, — это, конечно, война. На учения не похоже… В городе упали бомбы, и… говорят, есть жертвы.

— Но с кем же? А может, все-таки это какое-нибудь особое учение, когда нужно создать условия, приближенные к боевым?

— Нет, это война! И, кроме фашистов, так подло, вероломно напасть на нас больше некому. Вероятно, скоро узнаем подробности.

Когда экипажи подводных лодок построились, Бурмистров отдал распоряжение срочно выдать всему личному составу боевые противогазы и находиться на кораблях в повышенной боевой готовности. Сходить на берег без специального на то разрешения запрещалось.

— Примите меры к тому, чтобы быстрее ввести в действие все без исключения механизмы, оружие и устройства. Этого требует обстановка, этого требую я, как ваш начальник! — закончил свое короткое выступление перед строем командир дивизиона. Бурмистров ни разу не упомянул слово «война», но для нас, хорошо знавших своего начальника, было ясно, что положение серьезное.

Когда команда разошлась по отсекам, и люди приступили к работе, мы с Иваном Акимовичем занялись составлением плана боевой и политической подготовки, но вскоре пришел рассыльный и сообщил, что нас вызывают на совещание офицеров соединения.

На пирсе меня и Станкеева окружили рабочие, занятые на нашей подводной лодке, и наперебой стали задавать вопросы. С большим трудом нам удалось убедить их в том, что нам тоже еще ничего не известно.

— Нас вызывают на совещание. Если что узнаем, расскажем! — успокоил рабочих Иван Акимович, и мы ушли.

Когда собрались все офицеры дивизиона, Бурмистров сообщил о вероломном нападении германских вооруженных сил на нашу Родину. Фашистские самолеты, кроме Севастополя, бомбили ряд других городов и военных объектов страны.

— Сегодня по радио будет передаваться правительственное сообщение. Надо, чтобы все подводники прослушали его! — заключил командир дивизиона.

Взволнованные услышанным, расходились мы по своим кораблям.

— Ну, теперь дни Гитлера сочтены! — заявил лейтенант Глотов, как только мы вышли из помещения.

— Будет большая и тяжелая война, Николай Васильевич, и нельзя преуменьшать силы врага, — возразил ему Иван Акимович. — Мы, большевики, должны трезво оценивать обстановку.

— По-моему, фашисты долго не смогут устоять против нас, — поддержал я Глотова.

— Во всяком случае, это будет гораздо дольше, чем вам кажется, Ярослав Константинович! — поправил меня Иван Акимович.

— Ну что? Война? — обратились к нам рабочие.

— Да, — ответил Иван Акимович и, показывая на прикрепленный к столбу громкоговоритель, добавил: — Сейчас будут передавать правительственное сообщение, прошу прослушать вместе с нашими подводниками…

И вскоре большая группа рабочих и несколько инженеров судостроительного завода присоединились к собравшимся у громкоговорителя подводникам.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться! — передо мною стоял матрос Михаил Пересыпкин, которого все мы знали как веселого парня. Но сейчас на его лице я прочел ужас.

— Пожалуйста, — ответил я, глядя в лицо Пересыпкину.

— Война началась, да?

— Да, началась.

— Бомбили, говорят… одна бомба, говорят, упала на улице Фрунзе — там, где…

— Говорите яснее: что вас беспокоит?

— Там ведь живет… моя невеста! — Слово «невеста» Пересыпкин произнес скороговоркой.

— Не думаю, чтобы ваша невеста стала жертвой первой бомбы, — ответил я, хотя вовсе не был уверен, что это может успокоить матроса.

«Говорит Москва…» — раздалось из громкоговорителя. Люди замерли. Слышно было только, как на ветру шуршат ленточки матросских бескозырок.

Лица подводников были суровы и сосредоточенны.

Возле меня стоял рабочий судостроительного завода Ефим Метелев, которого на лодке знали и уважали все и называли не иначе, как дядя Ефим. Лоб его был нахмурен, глаза сурово блестели, и, когда диктор произнес последние слова сообщения, Метелев не шелохнулся.

— Дядя Ефим, — вывел молодой матрос Додонов Метелева из задумчивости, были бы вы помоложе, глядишь, третий раз пришлось бы воевать.

— Оно и так всем нам придется воевать. На всех дела хватит, я думаю…

— Что вы, дядя Ефим! Кто же вас отпустит на войну? Вот нам бы, молодым, не опоздать… Все дело в подводной лодке, а она не готова…

— Ваш кораблик через неделю будет готов, можешь не беспокоиться.

— Через неделю это неплохо… Только не было бы поздно через неделю… не унимался Додонов, подружившийся с Метелевым за время строительства подводной лодки.

— Товарищ старший лейтенант, — обратился ко мне боцман Сазонов, — неужто мы не успеем принять участие в разгроме этого Гитлера?

— Думаю, успеем. Ведь лодка скоро будет готова, — ответил я.

В победе над фашистской Германией никто из членов экипажа не сомневался, никто не думал и о тех трудностях, которые являются неизбежным спутником войны. Но мысль о том, что война может закончиться раньше, чем мы примем в ней участие, волновала всех подводников.

И наша подводная лодка в этом отношении не была исключением. Такие же опасения выражали матросы и старшины других подводных лодок и надводных кораблей флота. Прибегая к всевозможным уловкам, люди всеми правдами и неправдами стремились уйти на сухопутный фронт, только бы поскорее принять участие в разгроме гитлеровских полчищ.