В Бездне - [40]

Закончивши дни так бесславно, позорно,

Без счастья, без дум, просто выпалив слёзно:

«Нам хватит осмысленной боли!» — и поздно

Вернуться назад, где бушует сомненье,

Где — нет, не горят! — только тлеют поленья,

Где в каждой улыбке теперь и сначала

Укромно укрыто змеиное жало.

5

Мне кажется, что я добрее Бога.

Когда я мог, то многим я помог.

За доброту мне, видно, в ад дорога,

Туда меня отправит добрый Бог.

Коль каждый получает во что верит,

То мне достался б точно Бог добрей,

Который не предаст и не изменит,

И не предложит мне поесть камней.

Я недоволен. Да, я недоволен,

Мне неприятен нашей крови цвет.

И среди звона громких колоколен

Я так искал, но не нашёл ответ:

Зачем всё это тучное безумство,

Водоворот из пошлых сточных вод?

Кто хочет верить в высшее искусство,

Меня едва ли до конца поймёт.

Я не могу привыкнуть откровенно

Молчать и верить в царственность могил!

Я никого ведь так и не простил,

Как не прощают все обыкновенно.

И бархат пальцев мне зияет, как

Пустой вопрос на крене изголовья.

Я не люблю поповское сословье,

Самодовольство рясы и кулак,

Которым бьёт в затылок поп-дурак

Подростка, уязвлённого безбожьем.

Отвратно как-то всё это, и рожи,

Увы, мне эти не забыть никак.

6

Игриво чувства меняют знак,

Меняют вымя на пустопорожность.

У каждого третьего будет рак,

Несмотря на предосторожность.

А каждый второй получит знак

И будет носиться с ним устало.

И каждый четвёртый у нас дурак,

А всех остальных уже всё достало.

У каждого пятого будет сюрприз,

У каждого первого будет вечность.

И жаль, что предметы падают вниз,

Лишь ускоряя свою скоротечность.

А если бы все мы падали вверх,

Уж если, как водится, падать надо?

Это касается даже тех,

Кто вовсе и не собирается падать.

Неописуемый каламбур

Можно постигнуть на пике безумства.

И, покидая застенки кобур,

Иконы наганами в руки берутся.

И метят нам в каждое место, любя

Сам смысл прицеливаний, с прищуром.

Многого ждал я, увы, от себя!

Абсурдно, однако, прослыть балагуром

Немому. О, как я хочу немоты,

Не скальной и хладной,

А мерной и мудрой!

О, сколько готов я платить за мечты,

Монетой обильной соря безрассудно!

Но всё разлиновано жёлтой петлёй

Исчерченных вдрызг бесконечных парковок.

Мне жизнь представлялась какой-то другой,

Без пошлой причуды упавшей подковы

Слепому на темя. Хочу слепоты!

Но только не той, что играется в жмурки,

А мерной и мудрой, как мерно часы

Грозят нам впотьмах непременной побудкой.

Иссяк я настолько, что в пору занять

От тысячи жизней чужое дыханье.

Я больше не в силах на граблях стоять,

Упорно раскачиваясь в ожиданьи,

Что станет светло, что воротятся дни,

Которых и не было, нет и не будет,

Что снова забрезжат в туманах огни,

И ночью никто никого не разбудит.

7

Поглумились, и Бог с ними…

Дело даже не в том, что Сатана правит миром; суть в том, что люди слишком уж радуются его присутствию — с ним уютно. Он потакает самым разным человеческим страстям — гордыни, жадности, разврату, пошлости, наглости, злобе. Людям так сладко, так хорошо с Сатаной! Поэтому любое, мельчайшее проявление Божьего вмешательства в жизнь ставит это дьявольское, сатанинское счастье под угрозу: боже мой, оказывается, есть Бог! Боже мой, оказывается, будет Суд! Боже мой, оказывается, мы и правда служим Сатане, а не Господу.

Но человек будет отрицать это до бесконечности.

Мир лежит во власти дьявола не по вине того, что демон так уж силён, а потому, что каждый с огромным рвением, увлечением и преданностью служит своим страстям, а через них служит самому Сатане. Без людской поддержки лукавый был бы очень слаб и едва ли мог бы что-то творить.

Сотворив страшные вещи, люди начинают порицать Бога: «Как же Он это допускает? Как же это Он допускает страдания младенцев? Как же Он допускает несправедливость! Как же Он допускает то и это!». Но при этом человек гонит Господа при любом Его проявлении, не даёт Ему исправить жизнь.

Герберт часто наблюдал, что у него в приюте люди спасаются от героиновой зависимости — бывает, они не употребляют наркотики по полгода. Как часто видел он раскаивающихся преступников, которые длительное время больше не совершают преступлений! Однако рано или поздно люди снова срываются и бросаются в этот сатанинский мир, потому что всякого проявления Бога недостаточно для того, чтобы укрепить их на благом пути.

Теперь настало время, когда и сам Герберт потерял и церковь, и дом, и душу.

Я покидаю дом, как покидает тело

Уставшая душа от тяготы мирской.

Я покидаю дом, где ближе стало Небо,

Но так и не нашёл в котором я покой.

Я покидаю дом, больной и безвозвратный,

Где восемнадцать лет ушли коту под хвост.

Я покидаю дом, и не вернуть обратно,

Как не вернуть родных, снесённых на погост.

Я покидаю дом, где каждая ступенька

Воспоминаний груз безропотно хранит.

Я покидаю дом, как призрак или тень как,

И дом мой, как культя, назойливо болит.

Я покидаю дом, как будто в нём и не жил,

Как будто не звучал в нём звонкий детский крик.

Я покидаю дом, где, как в углу медвежьем,

Жила больная мать и мой отец-старик.

Я покидаю дом, напрасно разорённый,

С текущей вечно крышей, трещиной в стене.

Я покидаю дом, и я едва ли помню,

Чтоб так безумно больно когда-то было мне.

Я покидаю дом, где я едва ли ведал,