В Бездне - [39]

Шрифт
Интервал

Вообще, человеческий разум — весьма занудная и бесполезная субстанция. Непонятно, зачем он в принципе дан людям. Казалось бы, он должен упрощать жизнь, но на деле только усложняет её.

И действительно, важно лишь то, как человек ощущает себя здесь и сейчас, потому что всё остальное — чрезвычайная и упрямая иллюзия. Память людская нестойка, будущего человек не знает. Выходит, ценность имеет только происходящее здесь и сейчас. Но именно это здесь и сейчас превратилось для Герберта в настоящий ад. Никак не мог он освободиться от тягучих назойливых мыслей. И даже когда давал себе слово более не думать об этом, всё равно тут же его нарушал и пускался в безжалостный круговорот колющих воспоминаний.

1
Кромешный крах — таков всему итог.
И жизнь за гранью, словно жажда мести.
Я жил как мог, не умер, видит Бог,
Хоть, впрочем, слеп Он или не на месте.
Туманом боль растает поутру,
И мрачный мир наполнится восторгом.
Расслабься, Бог, я снова не умру,
Ведь смерть всегда была предметом торга.
А это значит, мы повременим,
Тем отложив немного нашу встречу.
Ведь если я живу, Тобой храним,
То потому Тебе и не перечу.
Тебе видней, зачем и почему,
Хоть, впрочем, выбор Твой едва ли ясен.
Ты позволяешь утонуть Муму,
Хотя уж лучше б утонул Герасим.
Перечить хочется. И хочется кричать
Тебе на ухо и слезами брызжа:
Какого чёрта нужно мне опять
Существовать безвольно и бесстыже?
Зачем в безмерном сумраке Твоём
Я, пролетев, погас звездой-беглянкой?
И почему не можем мы вдвоём
Просто уйти, поднявшись спозаранку?
Мне непонятны замысел и суть,
Хоть очевиден, впрочем, крах итога.
И Ты за дерзость уж не обессудь,
Но у кого спросить, как не у Бога?
Зачем, любя, Ты требуешь страдать?
Зачем, любя, Ты видишь в нас ничтожеств?
Зачем всё это вечно повторять
И бесконечно боль людскую множить?
2
Меня под руки дьяконы вели,
И плыл я в белом длинном одеяньи.
И мерный хор в глубины высоты
Взлетал, как будто верил в состоянье
Потусторонней лёгкости своей.
За мной по кругу, словно сонм светил,
В тончайших нитях ладана и воска
Плыл строгий храм, и светлая полоска
Сочилась сквозь витраж на пол.
Как было всё и правильно, и веско.
У алтаря разверзлась занавеска,
И вот Божественный престол!
Я опустился на колени,
И, словно ласковые тени,
Коснулись меня пальцы рук,
И всё свершилось как-то вдруг,
И долго «аксиос» гремел,
И хор небесным гласом пел.
Скажи, Господь, мне, как же это
Мне совместить с проклятьем лет,
Пришедших после? Где ответ?
Когда-нибудь ответишь мне Ты?
Не надо только: «Виноват
Ты сам!» — то просто отговорка.
Зачем провёл меня сквозь ад?
Зачем общественная порка?
Уж слишком силы неравны:
Творец вселенной и ничтожный
Твой дерзкий раб изнеможённый.
Не надо «Виноват лишь ты!».
Ты ставишь часто в положенье,
Откуда, что не выход, — бред.
Зачем? Когда-нибудь ответ
Ты дашь мне без пренебреженья,
Без благозвучного вранья:
За что не любишь Ты меня?
3
Все, кого я крестил, оставались безбожны,
Все, кого я венчал, разводились, ударившись в блуд.
Мои книги и мысли прослыли удушливой ложью.
Никого не исправил основанный мною приют.
Все, кого я прощал, ничего никому не прощали.
Все, кого я любил, ненавидели всех и меня.
Понапрасну уста им мои о Всевышнем вещали:
До Всевышнего им было попросту до фонаря.
Я-то верил всерьёз и себе тем выматывал душу,
А кругом все играли, дурачились, пили, дрались.
И ведь думал уже: пред крестом я, наверно, не струшу,
Пьяным грудь подставлял под ножи, чтоб они напились
Не привычного пойла, а крови горячей и пенной.
Я считал это подвигом, точно, во имя Христа,
Ну а звёзды в моей сердцу милой домашней вселенной
За спиной всё роптали, шепчась неспроста.
В храме бунт; это так по-старинному мило —
Жечь иконы и к стенке поставить попов!
Думал я, что запала на это б хватило,
Если б я не ушёл без особых проклятий и слов.
Но и этого мало. Гоняли меня десять тысяч
Разлинованных миль по изъезженной в муках стране,
Бесновались, в безумии жалобы тыча,
И достали уже даже в монастыре.
4
А что, если всё это кажется только,
Что важные вещи случаются с нами?
А что, если мы — отставные букашки,
И что это всё растворится клубами
Безмозглого дыма в расщелине мира?
А что, если просто мы станем другими,
Жующими взрывы истерзанной плоти?
А что, если Бог пристрастился к охоте
За странными случаями в подворотнях
Прокуренных истин и траурных празднеств?
А что, если в храмах поют не о том нам?
А что, если пение сделалось тёмным?
А что, если мы, удавившись упряжкой,
Нащупаем прыщик на собственной ляжке,
И в этом прыще различим непременно
Намёк на присутствие целой вселенной,
Наличие вечного гнусного плена,
В котором содержит нас всех мирозданье?
А может, мы просто боимся признанья,
Отсутствия смысла и верных ответов
Для нас, для бродяг и невольных поэтов?
А что, если всё только кажется нужным
И если любовь не нужна обоюдно
Ни тем, кто её прославляет в потёмках,
Ни тем, кто готов поперхнуться издёвкой
И верить беспечно в своё постоянство,
Пометив рукой ключевое пространство,
Где скважин замочных роится проклятье?!
Ну как вам такое моё восприятье?
Волнительно? Да, безусловно, и тошно
От вечной взъерошенности и подошвы,
Которой нам смерть наступает на горло.
Мы любим её, безусловно, притворно.

Еще от автора Борис Юрьевич Кригер
Песочница

Эта книга включает в себя произведения разных жанров: рассказы (историко-философские, биографические, хулиганские, юмористические), сказки, эссе, очерки, пьесы. В нас практически никто не видит ЧЕЛОВЕКА. В нас видят женщин и мужчин, негров и евреев, писателей и террористов... Мы сами не видим человека в человеке, и это не только потому, что мы слепы, а потому, что в нем подчас его и нет... Поищите в себе ЧЕЛОВЕКА, и если он не найдется, то давайте планомерно начнем растить и лелеять его в себе, ибо Господь создал нас не для того, чтобы всё, что мы производим своим гибким и подчас столь удивительно стройным умом, было только образами деления на пол, расы и прочие касты...» Автор считает, что корни наших неврозов – в мелочных обидах, природной лени, неизбывном одиночестве, отсутствии любви, навязчивом желании кого-нибудь огреть по затылку, и рассказывает обо всем в своей «Песочнице» с неизменным юмором и доброй улыбкой.


Забавы Герберта Адлера

Герберт Адлер, герой нового романа Бориса Кригера, пытается разобраться в сложных переплетах поколений, преодолеть навязчивую аморфность и односложность существования, научить себя и окружающих непротивлению счастью…


Невообразимое будущее

«Если в самом начале плаванья корабль взял неверный курс, то, как ни крепок его корпус, как ни велики запасы провианта и как ни дружна команда, – он обречен затеряться в безбрежных водах мирового океана. Если же курс был проложен правильно, то – даже дурно построенный, даже с минимумом провизии на борту и с подвыпившей командой, – корабль наверняка дойдет до цели своего путешествия.»Борис Кригер – член Союза писателей Москвы, канадской ассоциации философов и футурологического общества «Будущее мира».


Неопределенная Вселенная

Мы не знаем, существует ли в действительности основной закон космологии, однако мы можем с уверенностью заявить, что, следуя выражению МсСrea, существует «принцип неопределенности в космологии» («Uncertainty principle in cosmology»). Таким образом, Космос обрамляют два принципа неопределенности: один на маленькой шкале квантовой механики, другой на большой шкале космологии. Научные исследования могут многое рассказать нам о Вселенной, но не о ее природе и даже не о ее основных геометрических и физических характеристиках.


Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста

Поиск ответа на вечные вопросы бытия. Автор размышляет о кризисе середины жизни, когда, оглядываясь в прошлое, ищущий человек пытается переоценить все, что пережил, и решить, куда ему идти дальше. Может быть, кто-то последует примеру автора; «придет к выводу, что лучше прожить одну жизнь подробно и вдумчиво, чем разбазариваться на тысячу смазанных и невыразительных судеб».Роман вдохновляет обычного читателя. Да, каждый из нас с его страстями, исканиями, страданиями, даже болезнями – Великий Человек. Он интересен для других.


Альфа и омега

Мы часто совершаем необдуманные поступки, цена которых со временем становится непомерной, разъедающей нестойкие основы наших сердец. И кто знает, действительно ли мы виноваты, или это некий Божий промысел диктует нам свою волю, дабы мы прошли многократно повторяющиеся испытания? Испытания смертью, несчастной любовью, предательством... «Альфа и Омега» – роман о безусловной любви, единственной форме любви, которая, по совести говоря, может именоваться любовью. Любви не за что-то и не вопреки чему-то. Любви, поставленной во главу угла, ставшей стержнем жизни, началом и концом, альфой и омегой...


Рекомендуем почитать
Гражданин мира

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Особенный год

Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Идиоты

Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.


Деревянные волки

Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.


Сорок тысяч

Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.


Голубь с зеленым горошком

«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.