В Березках звонит колокол - [5]

Лёнтя раз десять отчаянно пробовал поглубже зарыться в шуршавшую соломой подушку, но сон больше не приходил.

А тут еще половицы — скрип-скрип.

Открывает Лёнтя глаза — перед ним директор стоит. Веселый, улыбающийся:

— Вставай, дежурный, скоро наши явятся — пора печи топить! Шефы звонили, сказали, что дров нам еще привезут.

Вскочил Лёнтя с кровати, побежал умываться, как его директор учил. В умывальнике мельком глянул в разбитое зеркало и невольно улыбнулся — ему показалось вдруг, что и не рыжий он вовсе. Это просто так, первый солнечный лучик в его давно не стриженном виске заблудился!

ВАЗА

Ленин узнал о необыкновенной вазе от одного из работников Совнаркома. В перерыве между заседаниями он позвонил Ленину и попросил его при случае взглянуть на открытое им «чудо»:

— Владимир Ильич, не пожалеете!

— Чудо, говорите? Надо посмотреть. Вот развяжусь со срочными делами и посмотрю непременно. Спасибо, товарищ!

И вот в одно из воскресений, неожиданно отменив поездку на охоту, Ленин объявил домашним:

— Вернусь через час-полтора. Возражений не будет?

Все дружно обрадовались:

— Хоть один день вместе!

Но напрасно родные ждали Ленина к обеду. С виноватой улыбкой появился он на пороге дома уже под самый вечер:

— Достоин и наказания и прощения одновременно. Но если выслушаете спокойно и до конца, я уверен, буду помилован.

— Что же поделаешь, слушаем — и спокойно и до конца.

Не раздеваясь, присев на краешек стула, Ильич прямо в передней начал рассказывать об удивительной вазе, и все сразу поняли, что речь идет действительно о чем-то очень значительном.

— Да, да, это именно чудо, тут нет никакого преувеличения. Чудо, созданное не резцом прославленного ваятеля, а руками безвестных мастеров, простых рабочих, может быть еще ни разу в жизни не видавших творений Репина и Рублева. На что только не способны эти люди! Смотришь на их работу и сам становишься умней и как-то благородней. Да, да, умней, выше и благородней во сто крат, черт возьми!..

Ильич поднялся со стула, глянул через стекло на потухающую зарю и вдруг спросил:

— А знаете, почему я пробыл там так долго? Ну, кто угадает?

Все молчали.

Ленин улыбнулся той доброй улыбкой, которую все так любили в семье:

— Солнца дожидался!

— Солнца?!

— Да, самого настоящего. Сказали, что ваза особенно красива при солнечном освещении, а день, как назло, выдался мрачный, серый; только под конец стало немного проясняться, и я увидел нечто совершенно непередаваемое! Слышите? Совершенно очаровательное! В будущее воскресенье вы убедитесь в том, что я ни капельки не преувеличил. Я сам вас свезу…

История не оставила нам никаких свидетельств о том, довелось ли Ленину показать вазу своим близким, но вмешаться в ее судьбу ему пришлось самым непосредственным образом.

О необыкновенной русской вазе скоро услышали кое-кто из высокопоставленных иностранцев. Богатые и спесивые собиратели всяческих редкостей жадно закружили над сокровищем. У одного заморского богача так разгорелись глаза, что он предложил за вазу такое, что дороже всяких денег, и настаивал на срочном ответе.

Об этом доложили Ленину. Так, мол, и так, Владимир Ильич, за вазу-то нашу дают цену неслыханную.

— Какую же именно?

— Страшно и говорить, Владимир Ильич.

— А все-таки?

— Пять новых, полностью исправных паровозов!

— Паровозов?!

— Паровозов.

— Пять штук? Вы не ошиблись?

— Ровным счетом.

— На полном ходу, говорите?

— На полном.

Ленин, волнуясь, заходил по комнате:

— Есть над чем призадуматься.

— В том-то и дело.

— Ну и каково же ваше мнение? Ваша цена какая?

— Мы решили первым делом вам доложить. Вам, Владимир Ильич, видней.

— Я один этого тоже решить не могу. Давайте вместе думать, взвесим все «за» и «против». Итак, вы хозяйственники — ваше слово первое.

— Россия разрушена, Владимир Ильич.

— Это, к сожалению, верно.

— Пять паровозов не шутка.

— Тоже правильно.

— Хорошая, стало быть, цена, красная.

— Превосходная!

— Вот и мы так рассудили, Владимир Ильич. Нищая Россия-то.

— А вот это уж, извините, полнейшая чепуха! Разоренная, разграбленная — верно, но не нищая, ни в коем случае не нищая! Запомните это раз и навсегда! Вы сами-то вазу видели?

— Видели.

— Так как же вы можете после этого Россию нищей называть? А? Стыдно мне за вас, товарищи, честное слово, стыдно!

Ленин, заложив руки за спину, еще раза два прошелся перед притихшими и смущенными хозяйственниками, помолчал и уже гораздо более миролюбиво спросил:

— Правильно я говорю или нет?

— Справедливо, Владимир Ильич…

Разговор был окончен, но никто из пришедших к Ленину с места почему-то не тронулся.

— Вам что-нибудь непонятно, товарищи? Тут нужна полная ясность позиции.

— Как же и что, Владимир Ильич, теперь сказать покупателю?

— Так и скажите: Россия не нищая. Ваза не продается. Ни за пять паровозов, ни за двадцать пять, ни за какие коврижки! Объясните темному, безграмотному, невежественному господину, что вазу создал гениальнейший художник современности — его величество рабочий класс России. Вы все меня поняли?

— Все, Владимир Ильич.

— Ну, что ж, тогда будем считать, что решение по данному вопросу принято единогласно.

Люди вышли. Ленин остался один. Он подошел к замерзшему окну, подышал на ледяную корку, через образовавшуюся проталинку увидел вдалеке заводские трубы с гривками быстрого, легкого дыма и вздрогнул: точно такие же трубы с такими же веселыми дымками видел он отраженными в стенках красавицы вазы. Только труб тогда было больше — дробясь и преломляясь в ее полированных гранях, они росли, множились, и не было им числа….