В Афганистане, в «Черном тюльпане» - [8]

Анна Ивановна попыталась сдержать слезы, но куда там… Сердце зашлось в бурном рыдании. И поплыли, размылись очертания подсвечника, деревянных окладов икон, аналоев. Подогнулись ноги. Так что едва успели церковные служащие подхватить Анну Ивановну и довести до лавочки возле стены.

И священник присел рядом. Привычно. Терпеливо. Будто знал, какие тревоги и горестные сомнения терзают материнское сердце.

— Не унывайте, — тихо вздыхал он. — Бог милостив. Он не даст тяготы свыше сил… Вы уж поверьте… Каждому Бог дает свой крест по силам… Не падайте духом…

Но как же не падать духом? Как терпеть? Как нести этот неведомый крест? И Анна Ивановна сбивчиво и торопливо рассказала о своих материнских страхах, о своих недоумениях, а батюшка медленно кивал седой бородой на каждое слово.

— Уповайте, милая, уповайте на Бога… Все ведь в руках Божиих. Что ни делается с нами, все промыслительно и не случайно. Вот и мирская поговорка гласит: что ни делается, то к лучшему…

Батюшка вздохнул:

— Воистину так… Что ни делается, все от Бога. И скорби от Бога, и тяготы, и лишения, и радости. А сын у вас хороший. Я вижу, как он вас бережет. А что сыну вашему нужно претерпеть, кто знает?.. Только Бог…

Колыхнулись отражения свечей в серебре нагрудного креста.

— Где он служит, скоро откроется. Только, может быть, лучше этого не знать. Не всякую правду можно снести…

Но только Анна Ивановна вскинула плечи:

— Что вы, что вы, батюшка?.. С правдой легче… Пусть будет любая, самая горькая правда… Неизвестность куда страшней…

И батюшка пытливо вгляделся в материнское лицо, вздохнул и накрыл рукой Голгофу на священническом кресте.

— Скоро вы узнаете, где ваш сын, — сказал он кротко. — Бог вам откроет.

Батюшка покачал головой.

— Материнское сердце крепкое, многое может снести. И вы держитесь, матушка, ибо материнской молитвой держится мир.

Священник протянул Анне Ивановне маленькую икону, которая обожгла руки холодом меди.

— Возьмите этот образ на молитвенную память. Через многие муки пронесли этот маленький образок. Соловецкие лагеря, ссылки, сталинские тюрьмы. Он даже почернел от испытанных горестей. Многие старцы передавали его из рук в руки. Мне он достался от духовного отца. Пусть он теперь вам душу согреет.

Медная иконка действительно быстро согрелась в руках у Анны Ивановны. И какое-то особое тепло пошло от нее еле уловимыми токами.

— И вот эту молитву возьмите, матушка, — протянул священник Анне Ивановне сложенный вчетверо машинописный листок, отпечатанный на простой газетной бумаге. — Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится…

Священник перекрестился.

— Читайте каждый день за спасение души вашего сына.

И добавил совсем тихо:

— Он у вас хороший. Душу свою спасет. Скоро его увидите…

6.

Прошла недолгая пауза в поединке между горсткой русских парней и бандой душман. Приготовившие мастерскую засаду, духи вдруг осознали свое позорное поражение за истекшие минуты скоротечного боя.

Авангардная группа, казалось бы, совершенно обреченных на смерть «шурави», несмотря на огненный мешок, устроенный для вертолетной пары, несмотря на уничтоженные, обращенные в пепел борта, все же закрепилась на плацу, ушла в землю, выставила стволы автоматов и пулеметов, и теперь только прямой рукопашной атакой можно было выцарапать этих упрямых русских из распаханной пашни. Но только душманы не любили рискованные рукопашные атаки против «шурави», особенно из авангардных групп. Да и как любить такие атаки, в которых русские дрались особенно ожесточенно, не на жизнь, а на смерть…

И даже эти потрепанные в жестоком огне, брошенные в полном одиночестве, оторванные от полка мальчишки в прямой рукопашной схватке представляли страшную силу. Шульгин понимал, что рукопашной схватки с духами вряд ли стоит опасаться. Но, предвидя ураган душманского огня, готовый обрушиться на них в отместку, приказал всей своей группе залечь на дно окопов. В сложившейся ситуации только ему одному и можно было сравнительно безопасно наблюдать за картиной боя из-за надежного бруствера вертолетной лопасти.

Действительно, душманы обрушили на них настоящий огненный шквал. Весенняя пашня закипела от горячего свинца. Воздух зазвенел от визгливого разноголосья летящих пуль. Клочья горьковатого, душного дыма неслись от останков павшего вертолета, все еще мешая духам вести настоящий, прицельный огонь.

Шульгин видел, как душманы пытаются поднять на станок смертоносный ДэШэКа, и только этот страшный объект и держал на прицеле своего автомата. 500-метровое расстояние было очень удобным для его «калашникова». Шульгин любил такой дуэльный барьер.

Поднимались над черными валунами, камнями разваленной кладки пестрые халаты душман, и летела неожиданная шульгинская очередь, короткая, всего в две пули. Шульгин перекатывался на другую сторону бруствера, а за каменной кладкой на другой стороне ущелья раздавались гортанные крики. Шульгинские пули, видимо, достигали своей цели.

Две пули — оптимальное число для автоматной очереди, этому Шульгина учил его первый «афганский» командир в учебном спецполку Туркестана, готовивший к отправке «за речку» пополнения солдат. «Третья пуля уже идет вразнос, отклоняется от цели — это лишняя трата боеприпасов, — учил его бывший ротный, — и к тому же длинная очередь — лишняя опасность засветить, открыть свое положение. Чем меньше времени ты на виду у противника, тем меньше времени даешь ему на прицеливание. Если укладываешься со своим выстрелом в 1–2 секунды, нормально… Припозднился немного, и ты — безнадежный «трупешник».