Узют-каны - [26]

– Как это случилось?

– Во время эвакуации один из них – вот этот, – Леха ткнул пальцем в одну из фотографий, – Смирнов Пётр Степанович, пятьдесят седьмого года рождения, по кличке Пахан, обезоружил конвой и угнал фургон с дружками. Погибли шофёр и один из охраны, зэки захватили его с собой, удушили, взяли пистолет. Ещё двое – в больнице. Фургон обнаружен брошенным у дороги.

– Серьёзная личность, – Молчун всмотрелся в лицо Смирнова и иронично процитировал из фильма, название которого на языке вертелось, но было не к месту. – Ох и рожа!

– На тебя похожа, – сострил Алексей. – Другие: Гозанзиади Рустам Тимурович, – он указал на широкоплечего кавказца с лицом, иссечённым шрамами. – Грабёж, убийство, терроризм. Не думаю, что у него получше с физиономией.

Молчун взял другую фотографию, Алексей продолжал комментировать:

– Зозуля Юрий Николаевич, опять пятьдесят седьмого год рождения. Кличка – Сыч. Смотри, какие брови, действительно как у сыча. Так. Это Свищук Александр Ферапонтович, шестьдесят восьмого года.

– Он же совсем старик!

– Угу. Мерзкий тип, рецидивист. Хранение, продажа и употребление. До баб охочий. На одном из изнасилований и попался. А так – хитрый, как сто евреев. Сейчас пятнашку мотает… Этот вообще сморчок, мне кажется, он случайно с ними оказался – Карасенко Леонид Сергеевич, бывший начстройтреста. Коррупция, не открутился. Да ещё браконьерил… А здесь у нас – Зубов Виктор Михайлович, вор-полрецидивиста.

– Как это?

– Кличку ему такую дали. Шесть типа грабежей – по мелким магазинам с игрушечным пистолетиком набегал. А седьмая – кража личного. Полез к матери, та брагу ставила, ошибся окном, попал в другую квартиру, а там ремонт. На стене ружьё весело, он его и прихватил. И что думаешь? Какого бы оно ему сдалось?! К матери с ним и заявился, нахрюкался, взяли тёпленьким. Первый раз ему в четырнадцать лет…

– Этот более симпатичный, глаза беззлобные.

– Нет его больше. Обнаружен мёртвым в четырёх километрах от брошенного фургона.

– Свои убрали?

– С ёлки упал.

– Какой ёлки?

– Ну ёлка такая большая, как её… кедр! Хребет, нога – как в мясорубке. Так. А этот – Вертушенко Игорь Якович, пацан совсем, тоже за изнасилование… Уркашенко Сергей Петрович – скользкий, червяк словно. Зарезал сожительницу, причем убил, гад, так, что без экспертизы и на убийство не смахивало. И ещё, сволочь, сам участкового вызвал. «Сидели, пили, – говорит, – упала и умерла». Правда, водочки потерпевшая много высосала. И как у него мысль повернулась – воткнуть шило в сало, а потом бабе в сердце! Ни крови, ни дырки… Вот такие, брат, мастера!

– Прелестная у тебя коллекция! – согласился Молчун, ещё раз посмотрел на фото Смирнова. Кольнуло что-то. Предчувствие? Нечто во взгляде, в чертах лица – безликость, безразличие. Отдал снимок.

– Ещё раз предупреждаю, – Алексей запихнул фотографии обратно в карман, – не вступай с ними в контакт. Где увидишь – лучше схоронись. А появится возможность – пристрели. Всё нам меньше заботы.

– Не хватает ещё одного в твоей коллекции. Я бы с удовольствием послушал об Иване Бортовском. Что за тёмная лошадка?

Егоров нахмурился:

– Многое просто не знаю. Информации о времени и месте рождения нет. Как попал в органы – неизвестно, мне, по крайней мере. Пять лет прослужил в Германии. Пока вся эта неразбериха с объединением в евросоюз не началась. Бортовский попался на чём-то: не то контрабанда, не то наркотики. Ну его и к нам, в Сибирь.

– Ясно. Вроде бы всё. Ничего сказать больше не хочешь? – Молчун заглянул в глаза товарища.

– О чём спросишь?

– Сколько ты себе в карман положишь на этом деле?

– Рехнулся? – возмутился Егоров.

Молчун выкинул окурок, запрокинул голову, посмотрел в небесную муть, ненадолго прикрыл глаза. Так и сидел, откинувшись на спинку скамейки:

– Усы, брат, у тебя остались. А вот душа?

– Мысли мои читал, теперь в душу залезаешь, – усмехнулся Алексей, – и чего там?

– Не знаю. Но за эти годы дермеца скопилось. Искусственный ты какой-то, Лёха, декоративный, чистенький весь. А помнится: морда в песке, форма в копоти, кровь на погонах… Не узнаю капитана.

Алексей вздохнул, улыбаясь:

– Не могу на тебя обижаться, дважды меня из песка выкапывал, на хребте волок. Может и прав ты в чём-то. Да только ушло всё: пот, песок, матерщина через кровь. Повзрослели знатно уже. Да и место такое – всё заботы, проблемы, семья ещё. О душе подумать некогда.

– О кармане же думаешь? – Молчун приблизил лицо, поправляя товарищу полосатый галстук. – Правды хотите, товарищ капитан?

– Никогда перед ней не пасовал, – выдержав взгляд, ответил Егоров.

– Говорил же я – газеты читаю. Врут, конечно. Но, подумав, коечто понять можно. Война идёт. Скрытая. Завуалированная. Страна на два лагеря вновь поделилась. В принципе, всегда так оно и было: какие бы ни подводились лозунги, несётся борьба поколений. Молодые приходят на место старых, а раз те сопротивляются – и подтолкнуть не грех. У тех опыт, у других – энергия. То, что работы твоей касается – разведку не проведёшь. Поверил, каюсь. Но полчаса с тобой поговорил – факты сами складываются, выводы напрашиваются.

– Интересно, что за факты с выводами такие?