Узник крови - [21]

Убийца наклонился и затянул петлю на шее у мертвеца, затем поднял тело и припер к стене, а другой конец полотенца привязал к душевой перекладине. После чего опустил тело и вернулся к двери душевой. Ликование внизу перешло все границы.

Не прошло и минуты, как убийца оказался в своей камере. На его кровати были выложены полотенце, чистая майка, джинсы, чистая пара носков и спортивные брюки. Он снял вымокшую одежду, насухо вытерся и натянул все сухое. Выскользнул из камеры и незаметно присоединился к другим заключенным.

Наконец прозвучал финальный свисток.

— Разойтись по камерам! — кричали надзиратели, но никто не спешил подчиняться.

Убийца повернулся, направился к загодя выбранному надзирателю и, проходя, задел его за локоть.

— Поосторожней, Лич, — одернул его Паско.

— Извиняюсь, шеф, — сказал тот и пошел дальше.

Дэнни поднялся наверх. Он знал, что Большой Эл в лазарете: ему, шотландцу, эта игра была неинтересна, и он сам вызвался подежурить. Но Дэнни удивило, что Ника не было в камере.

Внезапно блок огласил звук сирены, и надзиратели заорали громче прежнего:

— Разойтись по камерам!

Через несколько секунд дверь в камеру распахнулась и заглянул надзиратель:

— Монкриф, где Большой Эл?

Дэнни не стал его поправлять — в конце концов, на нем опять были Никовы часы, кольцо и цепочка, — и просто ответил:

— Дежурит в лазарете.

Дверь захлопнулась, а Дэнни удивился, почему надзиратель не спросил, где же он, Дэнни. Через несколько минут тот же надзиратель снова открыл дверь, и в камеру не спеша вошел Большой Эл.

— Привет, Ник, — громко произнес он, прежде чем дверь снова захлопнулась. Потом прижал палец к губам, пересек камеру и сел на унитаз. — Притворись, что работаешь, и не раскрывай рот, просто слушай.

Дэнни взял ручку и сделал вид, будто правит сочинение.

— Ник себя порешил.

Дэнни показалось, что его сейчас вырвет.

— Но почему…

— Я сказал — помалкивай. Он повесился, тело нашли в душе.

Дэнни принялся молотить кулаком по столу:

— Неправда.

— Заткнись и слушай. Я был в приемном покое, когда ввалились два надзирателя, и один сказал: «Сестра, быстро с нами, Картрайт покончил с собой». Я-то знал, что это чушь собачья, ты смотрел футбол, я сам видел. Значит, это Ник.

— Но почему…

— Пусть тебя это не колышет, друг Дэнни, — решительно сказал Большой Эл. — Надзиратели и сестра убежали, так что я несколько минут был один. Потом заявляется другой надзиратель и тащит меня сюда.

— Но они узнают, что это не я, как только…

— А вот и нет, — сказал Большой Эл, — потому как мне хватило времени поменять имена на ваших личных делах, так-то.

— Что-что? — не поверил Дэнни. — Я думал, личные дела всегда под замком.

— Только не в приемные часы, а то вдруг сестре понадобится выяснить, кому чего прописали. А сестричка-то сорвалась и убежала, понял?

— Но зачем ты это сделал?

— Они сверят отпечатки пальцев и группу крови с личным делом и решат на все сто, что это ты себя порешил, потому как не захотел двадцать лет торчать в этой сральне. А раз они так решат, то не будет и никакого дознания.

— Но это не объясняет, почему ты подменил… — Дэнни замолк, подумал и произнес: — Чтобы я смог выйти отсюда?

— До тебя быстро доходит, друг Дэнни. Тут всего пять-шесть человек отличали тебя от Ника, но после проверки по личным делам даже они поверят, что ты мертвый.

Дэнни опять замолчал. Всю жизнь ему придется выдавать себя за Ника Монкрифа.

— Мне нужно подумать. Боюсь, что не справлюсь.

— У тебя, думаю, в запасе еще сутки, потом эту дверь снова откроют. Сам прикинь — на воле у тебя больше шансов вернуть себе доброе имя, не говоря уж о том, чтобы вывести на чистую воду подонков, какие прикончили твоего кореша.

— Все эти два года я ничего не видел, хотя правда все время была у меня перед глазами, — сказал Дэнни, поднимая глаза от дневника Ника. — Я дочитал до места, где меня помещают к вам в камеру и вам нужно решить, какую историю для меня придумать. — Большой Эл насупился. — Ты был у Ника старшим сержантом и застрелил в Косове двух албанцев, когда его взвод послали охранять сербских пленных.

— Хуже, — возразил Большой Эл, — я стрелял после того, как капитан Монкриф отдал ясный приказ не открывать огонь, пока не предупредит их на сербскохорватском.

— Но ты все-таки нарушил приказ, и Нику пришлось расхлебывать кашу.

— Ага, — согласился Большой Эл. — Я рассказал трибуналу, как оно было по правде, но все равно поверили Нику, а не мне.

— И поэтому тебе предъявили обвинение в непредумышленном убийстве.

— Ага, и впаяли десятку, а не двадцать лет, как за умышленное.

— Ник много пишет о твоей отваге и как ты спас полвзвода и его самого в Афганистане.

— Он преувеличивает.

— Это не в его духе, — возразил Дэнни, — но объясняет, почему он захотел взять на себя часть твоей вины.

— Я рассказал трибуналу всю правду, — повторил Большой Эл, — но Ника все равно лишили офицерского звания и приговорили к восьми годам за нерадивое отношение к служебным обязанностям. Думаешь, я хоть на день забываю, чем он ради меня пожертвовал? Но одну вещь я твердо знаю: он бы хотел, чтоб ты занял его место.

— Почему ты так в этом уверен?

— А ты почитай дальше, друг Дэнни, почитай.