Узник гатчинского сфинкса - [23]

В томлении и страхе неподдельном пребывал он долгое-долгое время, может, даже целую вечность. Аж вспотел весь и дрожью стал исходить. И тут, наконец, из крепкой калитки, обитой полосовой жестью и густо разукрашенной медными заклепками, показался Щекотихин. Со сдержанным величием он молча махнул ему рукою и, уступая дорогу, пропустил вперед себя.

— Господин… господин Щекотихин, одно слово: остаюсь ли?..

— Право, не знаю…

— Как!?.

На миг будто небо померкло, и садовая дорожка, усыпанная битым кирпичом, качнулась туда-сюда и, наконец, утвердилась на своем месте.

— Его превосходительство после обеда изволят отдыхать в беседке, где они и примут вас, — голос вкрадчив и тих.

Но Коцебу едва ли что понимал. Он не заметил, как подошли они к круглой, на высоком деревянном цоколе, закрытой беседке, как поднялись на три или четыре ступеньки и как Щекотихин осторожно, нет, бережно, будто прикасался он к непорочному тельцу младенца, приоткрыл белую дверь, пропустив в нее это жалкое и трясущееся существо в темной широкополой тирольской шляпе, и тут же беззвучно закрыл ее с внешней стороны.

Сорвав с головы шляпу, Коцебу шагнул вперед и низко поклонился тому видению, что, запеленутое туманом, вибрировало перед ним на каком-то немыслимом белом троне в противоположном углу беседки.

— Август фон Коцебу, — чужим, пересохшим голосом выдавил он из себя.

Тут туман стал редеть, исчез белый трон, и некий господин поднялся из-за белого ломберного столика: статен, элегантен, не более как лет сорока, с густыми каштановыми волосами и тонким, бледноватым лицом.

— Parlez-vous français?

— Oh! Oui, monsieur, — обрадовался Коцебу.

— Отлично! Садитесь, — губернатор указал на широкое кожаное кресло подле себя. (Разговор шел на французском.)

— Ваша фамилия мне довольно знакома, — после некоторого молчания заговорил губернатор. — Я знаю одного писателя с такой фамилией.

— Увы, господин губернатор, я и есть тот писатель.

— Что-о-о? Вы — автор «Клуба якобинок», «Сына любви», «Индейцев в Англии»?..

— Выходит, что так, господин губернатор.

— Но каким образом вы здесь?

— Ваше превосходительство, я надеюсь, что вы скажете мне причину.

— Я? Но я решительно ничего не знаю. Вот извольте взглянуть в указ, в нем сказано, что вы, президент Коцебу из Ревеля, поручаетесь моему надзору, и более ни слова.

С этими словами губернатор слегка подвинул своему собеседнику лежавший перед ним лист плотной бумаги.

«Милостивый государь мой

Дмитрий Родионович.

Его императорское величество высочайше повелеть соизволил бывшего в Ревельском магистрате президентом Коцебу отправить на житье в Сибирь. Вследствие чего он и послан при сем к Вашему Превосходительству с надворным советником Щекотихиным, от которого благоволите его принять, и, назнача ему пребывание по вашему усмотрению, туда отправить от себя, приказав за поведением и перепискою его иметь прилежное наблюдение, и меня о том с прочими таковыми ж уведомить.

Пребываю Вашим покорнейшим слугою,

генерал-прокурор П. Обольянинов.

В С.-Петербурге,

марта 15 дня

1800 г.»

— Я, можно сказать, слегка нарушаю должностную инструкцию. — Губернатор улыбнулся и указательным пальцем постучал по бумаге. — Но зато теперь вам не нужно ничего объяснять о тех требованиях, кои вы должны соблюдать.

— Я еду не из Ревеля, а Веймара.

— Возможно, вы не имели разрешения на въезд в империю?

— Я имел законный паспорт, подписанный самим императором и полученный мною в Берлине у русского посланника барона Крюднера.

Помолчали. Наконец, губернатор встал, несколько раз прошелся, остановился у столика.

— Неужели вы совершенно ничего за собою не подозреваете?

— Клянусь вам — решительно ничего! — горячо заговорил Коцебу. — В продолжение долгого пути от прусской границы и до Тобольска у меня было достаточно времени, чтобы перебрать свою, не такую уж богатую внешними событиями, жизнь. Но о причине моего ареста… — Коцебу выразительно развел руками.

И снова наступило молчание. Бесшумно раскрылась белая дверь и вошла служанка с подносом. Она поставила поднос на столик и тут же удалилась. На подносе, покрываясь холодной испариной, дымился серебряный кувшин.

— О, прямо из ледника! Весьма рекомендую, господин Коцебу, — русский квас! Признаться, я не равнодушен к сему напитку. В последнее время все более предпочитаю ячменный, а к мяте добавляю малость хмеля. Видите ли, хмель придает этакую горчинку… Одним словом, напиток весьма пикантный, да-с!

Он сам налил высокую чашу и подал Коцебу.

— И все-таки, господин Коцебу, все-таки, я не исключаю какую-то причину вашего ареста, хотя, возможно, вы и не подозреваете о ней. Будьте любезны, в двух словах расскажите мне о себе… Точнее, мне бы хотелось знать ваш формулярный список. Разумеется, в самом общем виде.

— Нет ничего проще, ваше превосходительство. Моя родина — Веймар, где я родился в 1761 году. Представьте себе, что через два года после того умирает мой батюшка, советник посольства, и я остаюсь на попечении матери. Университет я кончил по юридическому факультету в Йене. В Россию же был приглашен двадцати лет от роду другом моего отца графом Гёрцем, тогдашним посланником Берлинского двора. Смею вас заверить, господин губернатор, у меня были самые отличные рекомендации!..