Узник Двенадцати провинций - [53]

Это был трактат о черепахе. На первой странице был изображен скелет со всей костной механикой, поддерживающей величественный купол панциря. Затем шли различные органы, и для каждого неведомый мне автор искал загадочных соответствий у человека. То и дело натыкаясь на параллели с атласом человеческого тела, украденным у Кожаного Носа, я в конце концов открыл его, чтобы удостовериться. Сходство между двумя книгами было несомненно. Но старый Браз учил меня не доверять видимости. Закрыв глаза, я стал водить руками в нескольких сантиметрах от картинок. И почувствовал, что книга о черепахе – лишь предлог, имитация и задумана она была по иным причинам, нежели просто анатомическое описание. Негромкое покашливание оторвало меня от этих мыслей. Впервые на моей памяти у Абрахама Стерниса был озадаченный вид. С извиняющейся улыбкой я закрыл атлас Кожаного Носа и уткнулся в незнакомый трактат. Поломав голову, я усмотрел в определенном числе картинок и символов элементы астрономических таблиц, связывающие месяцы года с фазами луны, – казалось, для автора этой книги черепаха была ни больше ни меньше центром мироздания, осью, вокруг которой вращались небеса и звезды…

Абрахам Стернис сказал мне однажды, что только черепаха может путешествовать назад во времени, как ей заблагорассудится. С тех пор эта фраза неотступно крутилась в моей голове. Я покосился на него. А он и вправду походил на черепаху. Всегда согбенный, голова насажена на бесконечно длинную шею, сморщенное, как сушеное яблоко, лицо и невыносимо медлительные движения. Но на этом сравнение и кончалось. Потому что глаза его светились жизнью, а острый, как стрела в полете, ум редко промахивался мимо цели. Его колкость я не раз испытал на своей шкуре. Но какая связь с путешествиями назад во времени? Книга не давала объяснений на этот счет.

Старик дал на мой вопрос странный ответ. Он взял песочные часы и перевернул их.

– Все очень просто, Гвен. Вот песочные часы. Они состоят из двух стеклянных колб, поставленных одна на другую и соединенных узким горлышком. Песок перетекает из одной колбы в другую, горлышко так узко, что сыпется он равномерно, чуть ли не по песчинке. Между тем моментом, когда верхняя колба начинает опорожняться, и тем, когда песок заполняет нижнюю, проходит определенное время. Этот отрезок времени песочные часы точно отмеряют. А теперь представьте себе большие песочные часы, огромные, гигантские, величиной с целую жизнь. Пирамида песка, отмеренная каждому из нас, может быть более или менее высокой. Ваша сейчас – небольшой холмик, ведь вы едва покинули детство. Мой же песок, вне всякого сомнения, пересыпался почти весь и заполнил нижнюю колбу, неизбежно приближаясь к высшей точке. Тщетно пытался бы я вернуть молодость, – продолжал он с ноткой грусти. – Она сгинула, погребенная под множеством упавших один за другим дней, и теперь я отсчитываю оставшиеся мне, как крошечные песчинки…

Его длинный палец, скользнув снизу вверх, указал на верхнюю часть песочных часов.

– У черепах все наоборот. Их жизнь – не нижняя колба, которая заполняется, а верхняя, которая опорожняется. Они идут в обратном нам направлении. Движутся назад во времени с тем же упорством, с каким лосось плывет против течения к истоку реки. Я, например, никогда не видел молодой черепахи. А если такая и появляется, подходит ее срок. Она не может остаться с нами надолго, и даже за считаные дни ей приходится бороться… но говорят, что они проживают в том времени, к которому идем мы, сотни и сотни лет… Чтобы измерить их жизнь, нужны песочные часы высотой до облаков.

– Сколько же? Двести лет, триста?

– Может быть, и больше. Это никому не ведомо. Иные люди пытаются заглянуть в будущее, расчленяя черепах, – вот для чего эта книга. Сам понимаешь, пользы от нее немного. А есть такие, кто считает, что можно продлить жизнь, если поесть черепашьего мяса.

– Это правда?

Он пожал плечами, улыбнулся и вернулся к своим цифрам.

– А вы как думаете?

Я убрал книгу. Забавно. Значит, черепаха, которую я видел в Варме, явилась прямиком из того времени, когда я покинул дом старого Браза.

Зима во льдах

Я проводил все вечера во Вшивой крепости и часто ночевал там. Когда я открывал дверь, развешенные шкурки трепетали на сквозняке, приветствуя меня, словно отчаливал большой парусник. Я продолжал лечить тряпичников, но мне никак не удавалось завоевать доверие младших. Они считали меня заложником черного человека. Им виделся его сумрачный отпечаток, как будто клочья тьмы висели на мне тонкой паутиной. При виде меня малыши стремглав взлетали по лестницам.

Все изменилось в тот день, когда я взял с собой Даера и перед очередным осмотром достал из кармана своего «ассистента». Взъерошенный и недовольный тем, что его разбудили, пибил немедля выдал свой привычный залп ругательств. Запах в крепости ему не понравился. Мальчишки подошли ближе, забавная птаха притягивала их как магнитом. Он же, оказавшись в центре внимания, привстал на лапках, вытянулся и с минуту постоял неподвижно, подняв клюв. Насколько я его знал, у него уже была на примете цель. Он начал раскачиваться на моей ладони, крутя головкой то в одну сторону, то в другую, клюв ходил ходуном, как маятник. Маленькие тряпичники, подхватив игру, тоже завертели головами в такт его танцу. Даер ускорил темп, вдруг отчего-то сбился и плюхнулся, задрав лапки. Дети дружно расхохотались. Пибил встряхнулся, встал, возмущенно щебеча, снова закачался маятником, сосредоточенный, ни дать ни взять танцующий дервиш, завертелась головка, вправо, влево, вправо, влево, и вот наконец он остановился и застыл, как изваяние. Мальчик, которого он выбрал, загипнотизированный его танцем, тоже замер, ошарашенно вылупив глаза. Этот малыш страдал кожной болезнью и чесался до крови.