Узлы на простыне - [25]

— Я так и знал.

— А ты кто? Тоже ухажер? Женат?

— Да нет, тут видишь какая любовь. Куда уж мне. Я брат ее подруги. Да ты не волнуйся, она меня знает.

Он шагнул в комнату. Александр. Боль снова сжала горло. Я закрыла глаза.

Резкий рывок заставил меня вскрикнуть.

— Вставай! — великан схватил меня за плечи и тряс, как осеннюю сливу.

— Хэй, ты полегче, она же больная все же.

— Да какая она больная. Вставай! Я тебе лежать все равно не дам.

Он схватил меня на руки и поднял с дивана. Я встала.

— Ну вот, другое дело.

— Ну чего тебе? — губы еле-еле ворочались.

— Я не дам тебе лежать. Заруби это себе на носу. Вернулась, так вернулась. Живи давай.

— Я умерла. И не вернулась я. Я тут никому не нужна. Чего говорить. Я не хочу, — и вот тут потоком хлынули слезы.

— Ну, поплакать можешь. Ладно.

— Уходи, я не хочу жить, и не хочу никого видеть, и знать.

Сильную боль я снова ощутила в плечах. Он опять схватил меня. Хватка боксера.

— Вот что. Сядь. Нет, не садись, — он подхватил меня и поднял на руки. — Слышь, как тебя зовут-то? — обратился он к Петру.

— «Хирург».

— Отлично, в этом сарае кофе есть?

— Да какой кофе! Ей вряд ли можно!

— Не спорь. Ты хирург, а я анестезиолог.

Он понес меня на кухню. С видимым удовольствием донес до стула.

— Значит так. Слушай и запоминай!

Ловко орудуя с кастрюльками и пакетиками, поставил кофеварку на огонь. Достал маленькую чашечку и вымыл ее тщательно и чисто.

— Отпусти парня.

— Я отпустила.

— Нет, не так. Ты отпусти его из сердца. Расслабься. Начни с нуля.

— Я отпустила.

— Да что ты заладила все, отпустила, отпустила. Раз тебе так плохо, значит, нет. Злобливая ты дура. Отпусти, тебе же легче будет.

Я с интересом впервые посмотрела на великана внимательно. Лохмотья его серого свитера ниточками висели до колен.

— Как это?

— Да вот так! Ты вернись мысленно к моменту, когда ты его не знала.

— Я знаю его со школы.

— Ну и? А чем ты занималась без него? Ты чем-нибудь без него занималась же? В школе ты жила без него? Вот и представь себе, что его нет, что все сначала, а Митьки нет. И ты свободна и еще никого не встретила, и вообще ничего еще не было.

— Я никому не нужна. Бабушка умерла, — я опять заплакала.

— Держи, выпей кофе.

Он сел передо мной на стул и стал ложечкой поить меня сладким кофе. Я сделала пару глотков, и он остановился.

— Хватит. Ты апельсины любишь?

Я кивнула.

— Сейчас купим апельсины. Так, тебе, девка, надо умыться. Петь, ну-ка займись туалетом. А я кашу приготовлю. Потом пойдем апельсины искать, а потом я покажу тебе одну вещь, которая точно тебе не напомнит ни о каких Дмитриях.

— Я сама могу туалетом заняться. Но сначала покажи вещь, — внезапное любопытство пробудило острый интерес. Я и правда забыла о своих потерях и неудачах, о руках, и прикосновениях тел, и острых наслаждениях плоти. — Покажи сейчас, и я пойду в ванну.

— Ну хорошо! Покажу. Но только в ванну пойдешь с Петром. Нельзя тебе пока одной.

— Показывай.

Александр вышел, и через минуту передо мной на кухонном столе, рядом с недопитой чашкой кофе, лежала карта. Желтый цвет бумаги говорил о не совсем современном ее происхождении. Буквы и вовсе кричали о древности.

— Ну, что скажешь? Удивил?

— Откуда у тебя это?

— На даче нашел. В сарае. Спрятано в комоде было. Ты можешь прочитать, что тут написано?

— Так вот зачем ты пришел?!

— А тебе не все равно? Главное, что ты мне нужна, и кроме тебя мне не к кому обратиться.

— Ладно, это скоропись семнадцатого века.

— Вот молодец. Это точно?

— Да, что скоропись — точно, что 17 век, тоже точно.

— А ты молодец, я думал, у тебя после трех лет комы совсем крыша съехала.

— Но, — я взяла бумагу и посмотрела на свет. — Но карта вовсе не такая уж и древняя.

— А почему ты так думаешь?

— Тут не может быть ошибки. Смотри какая бумага. И смотри сюда.

Я протянула ему листок с картой.

— Вот, смотри. Видишь? Да нет же, ты на свет посмотри. Водяные знаки видишь, или нет?

— Вижу.

— Видишь, что там написано? В овале. Фабрика господина Тульина. 1820 год.

Огромные руки поднесли бумагу к окну. Прижали ее к стеклу.

— 1820 год, это не вчера. Тоже древность. Хотя, наверное, для карты лучше было бы, если б 17 век. А ты можешь прочитать, что тут написано? Карта какая-то, а что тут, вроде русские буквы мелькают, а что написано, прочти.

— Это карта.

— Ну это я и сам вижу.

— Изгиб, — вот эта линия — это речка. Видишь, написано Иордан. Село Назарет, Иоасафатова долина, Гефсиманский сад…

— Иордан, фига себе, ты уверена? Это ж, черти где, в палестинах где-то, — он разочарованно присвистнул.

— Разочарован что ль? Клад ищешь?

— Нет, пока не ищу, вчера карту в сарае нашел. А что, считаешь в Израиль надо ехать? Думаешь, там есть еще клады?

Я улыбнулась. Впервые за время моего пробуждения.

— Думаешь, так далеко?

— А что?

— Такое дело, Шур, — я вспомнила, как называла своего брата Настя. — Палестина у нас тут под Москвой была.

— Эээ, все ж я поторопился к тебе обращаться. Тебе надо еще отдохнуть.

Я рассмеялась.

— В 17 веке у нас был такой патриарх — Никон. Он построил под Москвой копию храма Иерусалимского, Голгофской церкви, ну и все вокруг переименовал а ля Иудея.

— Ты хочешь сказать, что этот Иордан, — это Истра?