Узкий круг - [18]

— Замерзла? — заботливо спросил Игорь Андреевич и обнял ее за плечи.

— Но-но! — вдруг прикрикнул Цыганков. — Оставьте девушку…

— Зачем так шуметь? — улыбнулся Игорь Андреевич и убрал руку.

— Не ценишь нашей компании, — с досадой сказал Цыганкову Иван Иванович. — Все вознестись хочешь, как петух. Вот прими, Володя, рюмку, охолонь.

— О, вы хозяин! — насмешливо протянул Цыганков. — А мы перед вами малые людишки, вечные младшие научные сотрудники… На нас и прикрикнуть незазорно. Кто ж осудит хозяина?

— Верно: хозяин, — кивнул Иван Иванович. — Даже пансионат мой. Построил для своих работников… А как ты тут очутился, не пойму. Взятку небось дал? Ты ведь тоже мнишь себя хозяином?

— Иваныч! Голубчик! — вмешалась Марго, надвигаясь на него грудью и сдвигая ему набок тяжелый каракулевый «пирожок». — С кем вы спорите? Прямо бог Саваоф и муравей!

— Бог Саваоф! — хмуро повторил Иван Иванович. — Так пусть не богохульствует… Хорошо сидим. На природе. Культурно. Пригласили молодежь для веселья. Чего ж выкобениваться? — Он хмыкнул, но закончил вполне миролюбиво: — Места на всех хватит. А на лето приглашу, может, строить здесь новый корпус…

Цыганков отвернулся от него, выключил магнитофон и буркнул:

— Хватит ему сипеть.

Кажется, у него пропала охота задираться. Он отошел к костру, постоял над мерцающими углями, подкинул в них дров.

— Покатаемся? — снова предложил Шурочке Игорь Андреевич. — По ночной дороге да в саночках?

Шурочка не отвечала, смотрела на Цыганкова.

— Покатаемся? — повторил Игорь Андреевич.

— Иван Иванович, зачем вы так разговаривали с Володей? — задумчиво спросила Шурочка. — Вы же нас унижаете. Почему? Потому что можете пригласить его строить вам корпус? Потому что он не такой, как вы?

— Шура, прекрати! — велел Цыганков. — Не лезь в мужские дела.

— Забавно! Кого я унизил? — удивился Иван Иванович. — Только одно замечание сделал.

— Нет, вы всё прекрасно понимаете, — возразила Шурочка.

— Мать, кончай взбрыкивать, — недовольно сказала Марго. — Никто на тебя не покушается, дыши спокойно.

— Почему ты молчишь? — спросила Шурочка у Цыганкова. — Конечно, они сильные, они все могут… Размазня ты, Володя!

— Александра, к чему эти семейные сцены?! — раздраженно ответил Цыганков. — Избавь. Хочешь, покатайся на санках!

— Заткнули тебе рот, — негромко произнесла Шурочка.

— Да, мать, прокатись, — добавила Марго.

— Володя, чего ты испугался? — спросила Шурочка. — Пусть ты не сильный мира сего — разве это главное?.. — Она шагнула к нему, взяла под локоть. Пошли отсюда?.. Ну пошли?

Цыганков тихо и очень внятно ответил:

— Я тебя прошу: покатайся сейчас на санках!

— Я уйду одна, — пригрозила Шурочка.

Цыганков подвинул ногой неровно горевшее полено и ничего не сказал.

Несколько мгновений она смотрела на его четко обрисованный профиль с движущимися по нему отсветами и ждала. Потом запахнула ворот, подошла к Игорю Андреевичу и попросила отвезти ее в пансионат.

7

Вечером, после семи, Митя должен был привести свою невесту к родителям на смотрины. Хохловы издавна знали ее как одноклассницу дочери, но тем не менее ждали с беспокойством, надеялись действительно рассмотреть в ней то, что подвигло сына к женитьбе.

Митя предупредил, что не надо никаких торжественных застолий, достаточно шампанского и торта. Однако был приготовлен настоящий ужин: икра, грибы, тушеная утка с яблоками, пломбир. В хохловском кабинете поставили стол, который обычно лежал в разобранном виде под супружескими кроватями. В центре стола сияла хрустальная ваза с темно-красными розами; их купил на рынке сам хозяин и на вопрос жены: «Сколько уплатил?» — лишь махнул рукой. Конечно, зимой цветы стоили недешево, но Хохловы могли позволить себе такую роскошь, да и не в цветах было дело, а в том, что отец и мать были поражены решением сына и не знали, как к этому относиться. Они лишь знали, что у Ирины до Мити уже была любовь с другим юношей, а может быть, и не только с ним одним, поэтому смотрели на Митины встречи с ней как на что-то временное, чему не придают большого значения. Теперь все менялось. Они были растерянны и винили себя в гнилом либерализме. Что было делать?

«Я готова Ирину полюбить! — решительно сказала Хохлова. — Пусть она почувствует, что мы ей рады. Ты тоже должен ее полюбить». Она вспомнила, как трудно привыкала к ней свекровь, и надеялась избежать подобного начала. «Повтори за мной, — потребовала Хохлова от мужа. — Я люблю Ирину. Из нее выйдет чудесная жена Мити».

«Дай бог, — ответил Хохлов, не желая повторять ее установку. Однако она продолжала настаивать, начала массировать пальцами виски, упрекать его, и тогда он был вынужден произнести: „Пожалуйста, если так тебе хочется, я готов полюбить Ирину“.»

Надо было начинать добром.

Оба чувствовали, что заканчивается вся прежняя жизнь и что отныне единство семьи уже не будет зависеть только от них.

В назначенный час Митя отпер своим ключом дверь и громко провозгласил: «Это мы!» Хохловы вышли навстречу приветливые, чуть умиленные. Мать поцеловала Ирину в обе щеки, отец помог снять легкую дубленую шубу, и после этого родители, отступив в глубь прихожей, стали рядом, смотрели, как Ирина вынимает из пучка заколку и небрежно расправляет густые светло-коричневые волосы. Как ни вглядывалась Хохлова, она не заметила у Ирины никаких признаков будущего материнства. Девушка провела большими и указательными пальцами по своему черному кожаному пояску, охватывающему в талии зеленое шерстяное платье, и повернулась к Мите. От ее ресниц промелькнула по щеке длинная тень. «Я готова», — сказала Ирина взглядом.