Узкие врата - [14]

Если жизнь держится на трех китах, то для Инги Слава – один из китов. Выдумщик, балагур, сплетник. Дарит Инге фамильный бабкин перстень, вносит поправки в ее гардероб, учит, какие духи лучше блондинкам, какие – брюнеткам. Констатирует с прищуром:

– Твой стиль – лаконичность, не вздумай носить воланы и рюши.

Инга станет жить «по Славке», как по Библии.

– Ищи человека с прочной профессией, к которому ты будешь прохладна. Пусть это будет его третий брак, тебе не нужен молодой. Тогда гармония. А любить тебе нельзя. Ты высохнешь. Одна любовь у тебя уже есть. Понимаешь, о чем я? Не бывает балерин на две ставки…

Славкины сентенции – смесь Книги перемен и балаганной хиромантии, но смесь качественная, связанная. Никто еще так много не говорил с Ингой о ней самой. Слава объяснил ей про эдипов комплекс, Слава открыл ей Армстронга, особенно спиричуэлс Motherless Child.

Да, да, самтаймз я чувствую себя как дитя без матери. Я и есть дитя без матери… Слава объясняет, что сирота ждет от любви возмещения ущерба. Но мало кто в силах оплачивать долги судьбы.

– Нет-нет, Инга, твое кредо – довольствоваться малым, никаких всепоглощающих страстей, только необременительные романы в щадящем режиме. Искать большего – напрягать силы, ранить сердце, тратить жизнь. Помни, ты – балерина, оглянуться не успеешь, как зима покатит в глаза. Пока на пути восхождения, а не убывания, нужно успеть устроить себе пристанище, вот и все. Театр пообкусает тебя, как сможет, урви себе кусочек тепла. Будь эгоисткой и прохожей. Носи цвет шампанского. Подчеркивай губы. Ты не овечка, ты нервозная, капризная, с тобой сложно, и легче не питать на свой счет иллюзий, чем недоумевать над злым роком.

Что еще Слава?.. Научил танцевать квикстеп. Это быстрый фокстрот, танец – веселящий газ. Слава – взрывное соединение всего острого и лучшего. Он повернул ее голову к сумасшедшим стилям, он достал ей записи Бежара и Ролана Пти. Инга попробовала осторожно ступить на лед авангарда. Не то чтобы ей нравились кувырки под шорохи и перестуки ультрасовременных музык Веберна… но это свобода! Жаль, что виртуоз не может быть бездельником, и любой бунтарь, ломающий канон, все равно начинает день у станка. Но Славка разбудил детскую жажду невозможного, любимую иллюзию о «свободном Париже», что есть миф, утопия чистого искусства, где мастерство достигнуто, где можно дрыхнуть до сиесты, а потом пить бордо в кафе, не платя, почивая на пружинистых лаврах. Инга выдержала все муки с Ниной благодаря Славе.

Нина сказала:

– Зря стараешься, он не интересуется девушками…

– Я тоже не интересуюсь девушками, похоже, наши вкусы совпадают, – ответила Инга.

Предстояли гастроли – мучительные, скомканные – в Австралии. Слава разглагольствовал о гремучем сочетании кенгуру, коал, аборигенов и буржуазного благополучия. Нина свирепствовала и обещала, что ничего этого они все равно не успеют увидеть, а посему не мешало бы отставить разговорчики.

У Одиллии много значит выход. Выход – это все. Обезоружить обаянием коварства. Нелли, прижимая руки к впалой грудине, причитала, что Инге повезло и партию разделили. Для дебюта, пожалуй, это выигрышнее.

– Одиллия у тебя получится. У тебя эффектный арабеск, экспрессивная пластика… – Нашла когда резонерски понудеть, будто толпы критиков ей мало… – С Одеттой тебе сейчас было бы труднее. В том смысле, что труднее переплюнуть основоположниц. А нужно бы сразу заявить о себе, – потирала руки назидающая Нелли.

А Инга горбилась, придавленная проповедью. Снова нужно кого-то переплюнуть, «получить пятерку, чтобы мама вернулась». Нелли – честолюбивый дьявол, питающийся славой учеников. Инге иногда казалось, что она танцует для Нелли, чтобы та могла самодовольно обернуться к мужу за кофе:

– Вот видишь, я знала, что эта девочка даст жару. Это ведь я ее открыла!

– Ты, ты, солнышко, – пробормочет муж, углубившись в свои любимые международные скандалы.

И для этого мгновения – весь тернистый и рваный путь.

Глава 6

Почти не болела. Если не считать константы – где-нибудь да болит всегда. Но боль не болезнь, а напоминание о худшем. Инга ничего не лечила, ранние травмы порой давали о себе знать, но они что гипертонику смена погоды – привычно и неизбежно. Заживало все как на кошке, Инга и не знала толком, что у нее внутри. Просто существует некая цельная конструкция под названием организм. И он может страдать единственным, столь же цельным недугом – хандрой. Главным образом – когда мать присылала посылочку. У нее не хватило духу честно исчезнуть, она не сожгла иллюзорный мостик к светлому воссоединению с девочкой Ингой, уже совсем ей незнакомой. Детдом же Инге зарубил на носу: все на свете лучше рвать рывком, без дублей и проб. Оттого она перестала ездить домой на каникулы, врала про сверхурочные постановки, фолликулярные ангины, мать как-то даже звонила на вахту и плакала, это удивило, смутило, перевернуло душу вверх донышком… на один день.

Назавтра навис трезвый страх обмана. Мама сколько угодно может плакать и намекать на мерцательную аритмию, но в назначенный день она посадит дитя на поезд, якобы движимая родительским долгом уцепиться за шикарный шанс. Ради большого плавания надо бросить ребенка в большую воду. И так далее… Но этот слезливый ураган, будоражащий залежи прошлогодних печалей, как листьев, был скорее порывом ветра.