Узкая дорога на дальний север - [83]

Умываясь, Дорриго Эванс старался собраться, настроиться и умом, и телом.

Им овладевала паника. Он понимал это и сдерживал себя, стараясь войти в ритм предоперационной подготовки. Убедиться, что тщательно очищен каждый палец. Это он сумеет, говорил он себе. Ногти: убедиться, что под ногтями ничего нет. Веры в то, что у него получится, не было, но другие верили, что он сможет. Но если он верит в то, что они верят в него, может быть, он и себя сумеет убедить? Кисти рук: не забыть про кисти. Все это было нелепо, и все же, говорил он себе, чтобы жить, прежде всего необходима нелепая вера, что ты сумеешь выжить.

Прибыли санитары с Джеком Радугой, который уже затих. Когда они укладывали его на операционный стол, пришел Глазастик Тейлор. Санитар достал какие-то куски разноцветного тряпья, связанные вместе в грубое подобие веревки. Протянул полковнику.

– Это мой ремень?

– Сари. Очевидно. Совсем недавно.

Полковник улыбнулся.

– Хорошо, если для разнообразия это поможет поддерживать мои штаны. Сюда, – сказал он, локтями указывая на свои шорты и продолжая мыть руки.

Санитар продел самодельную веревку в петли на поясе шортов и завязал узлом на боку, придав узким бедрам высокорослого хирурга пиратский вид.

Получивший прозвище в честь знаменитого мельбурнского гангстера и из-за фамилии, и из-за мрачного обаяния (которое усиливали влажные глаза кенгуру, настороженные и в то же время ранимые, и подчеркивала ниточка усов), некогда упитанный Глазастик Тейлор теперь ужасно исхудал, тело придавало ему зловещий вид, какого никогда прежде не было, лишний раз подтверждая меткость прозвища. Его прошлое врача из пригорода в Аделаиде было столь же незамысловато, как экзотична была внешность. Не считая того, чему он научился, ассистируя Эвансу, свои познания в хирургии майор почерпнул из медицинской подготовки и анекдотов.

– Полковник?

– Ампутация, – произнес Дорриго Эванс, не отрывая взгляда от своих рук. – Еще раз.

– Дорриго, – опешил Глазастик Тейлор. – Вы культю видели?

– Я знаю.

– Там уже нечего отрезать.

Дорриго почувствовал, как с силой сжались его руки. Они должны быть чистыми.

– Я знаю. Вы можете… – начал Дорриго Эванс и заколебался.

Еще крепче сжал руки. Сможет ли он?

– Бога ради, Джимми, – резко бросил он, – эта чертова вода драгоценнее хорошего виски. Она не для полива. Я же сказал, лейте помаленьку.

– Он умрет от шока, Дорриго.

– Он умрет, если мы этого не сделаем. Это гангрена. Есть… Есть шанс, если мы ампутируем у самого бедра.

– Ой ли? – воскликнул Глазастик Тейлор. – Даже в самых современных госпиталях расчленение бедра только убивает людей. Приходится слишком глубоко вторгаться в тело. Здесь это бессмысленно.

– Сколько у нас анестетика?

– Хватит.

– Я как-то ассистировал при расчленении бедра, – сказал Дорриго. – В Сиднее, году в тридцать шестом. Операцию делал старик Ангус Макнейми. Лучше не бывает.

– Больной выжил?

– Больная. Аборигенка. Прожила целый день. Может, и два. Точно не помню.

– Почему бы просто не пойти на ампутацию очень высоко по бедру? Тогда есть шанс.

– Гангрена слишком высоко. Я не хирург. Но это еще не очень и высоко. Оттяпайте ногу там, где жгут. В любом случае – высоко ли по бедренной кости или у самого бедра – совсем не останется места, чтобы наложить жгут, и он умрет от потери крови. Тут же, черт побери, ноги вообще не осталось, Глазастик. Вот в чем беда.

– Если я смогу жестко надавить чем-то круглым и плоским где-то тут, – сказал Тейлор, показывая пальцами на собственном паху, нащупывая артерии, ощупывая тело, прикидывая диапазон действий. – Тут, – показал он, упираясь двумя пальцами себе в пах. – Вот тут – по бедренной артерии, это вполне сможет остановить кровь.

– Может, и нет.

– Может, и нет.

– Может, что-то вроде ложки с выгнутой ручкой? Может получиться.

– Может.

– Может.

– Хоть бы получилось. И, будем надеяться, удастся достаточно остановить кровь, чтобы вы смогли работать. Кровь все еще течет. Но вы отрезаете культю, пережимаете артерии, а потом и зашиваете. Кровь у него все равно будет идти, но не так сильно, чтоб он умер.

– Мне придется действовать быстро.

– Вы не из тех, кто канителится.

Изможденное тело Джека Радуги слегка подрагивало. Глухой хрип сопровождал каждый его вдох и выдох.

– О’кей, – бросил Дорриго Эванс, тряся руками, чтобы они высохли. Он отправил Джимми Бигелоу за столовой ложкой и вернулся к бамбуковому столу.

– Мы собираемся еще немного подстрогать эту ногу, Джек, вырезать эту вонючую гангрену и…

– Мне холодно, – проговорил Джек Радуга.

18

Дорриго глянул на серое, как жир, застывший после жарки мяса, костлявое лицо, поросшее седой щетиной, жесткой, точно провод в предохранителе, на большие, как у опоссума, глаза, на курносый нос и грязные веснушки.

– Достаньте одеяло, – сказал Дорриго Эванс.

– У вас сигаретки не найдется, док?

– Боюсь, нет, Джек. Но после я постараюсь, чтоб ты всласть накурился.

– Ничто так не согревает, как хорошая затяжка, особенно если это «Пэлл-Мэлл», док.

И Джек засмеялся, закашлялся, затрясся – все разом.

Явился Ван Дер Вуд[67] с самодельным анестетиком. Из кухни вернулся Джимми Бигелоу со столовой ложкой, прихватив на всякий случай еще и половник. Зажгли свечи и две керосиновые лампы, но все они, похоже, лишь сделали более заметной темень в хижине. Санитар включил фонарик.