Узкая дорога на дальний север - [115]

Томокава всегда раздражал Накамуру узостью своих взглядов и подобострастием, но теперь он смотрел на старого капрала совсем другими глазами и видел в нем благородного и достойного человека, с кем их столько связывает. Накамуру тронула преданность Томокавы, которая казалась ему сродни доброте его жены, Икуко, доброте его дочерей, приходивших каждый вечер поговорить с ним, и которая требовала от него какого-то доброго поступка в ответ. С того самого дня на Синдзюку Расемон, когда Накамура прочел свою фамилию в списке подозреваемых военных преступников, он взял за правило избегать любых контактов с бывшими однополчанами и (если не считать случая, который привел его к работе под началом Коты) он этого правила придерживался.

Однако теперь такое отношение показалось ему глупым и эгоистичным. Времена возмездия со стороны союзников давно прошли. Томокава, который в конце концов оказался на северном острове Хоккайдо, похоже, разыскал многих однополчан и знает об их судьбах, которые сложились по-разному. И не только об этом, но и о том, что группа инженеров-железнодорожников из их старого полка даже побывала в Таиланде (так теперь называли Сиам) и отыскала ржавый корпус первого паровоза, проделавшего путь по всему участку железной дороги Сиам – Бирма в 1944 году. Они восстанавливают его, имея целью вернуть локомотив в Японию, где его, возможно, выставят в святилище Ясукуни в честь их великого достижения.

Услышав об этом самоотверженном труде, Тендзи Накамура понял, что с возрастом он обрел много благ, в частности то, что больше не надо испытывать страх. А когда ушел страх, ему захотелось обрести гордость и разделить эту гордость с другими. Письмо Токомавы отметило в его сознании момент, когда он окончательно избавился от бремени страха, с которым жил со времен Синдзюку Расемон. Невзирая на болезнь, Накамура решил съездить в холодный город Саппоро на дальнем севере, чтобы еще раз встретиться со старым однополчанином.

Когда он добрался туда в середине зимы, в городе полным ходом шли приготовления к празднику снега. В 1966 году Накамура видел по телевизору, что тон на празднике снега задавали чудища, которые с тех пор стали популярными персонажами японских кинофильмов и на японском телевидении. Когда он ехал в такси от аэропорта Саппоро до дома Томокавы, то видел солдат из Японских сил самообороны, помогавших делать гигантские ледяные скульптуры. Когда они проезжали мимо, водитель такси настойчиво называл каждую: Гамера, огнедышащая черепаха, Годзилла, Гигант Робо, Красная Кобра с огромным лбом и торчащими из пасти клыками, Мотра[82], гигантская гусеница, и император Гильотина с громадной головой и щупальцами. Ни одно из имен ничего не говорило Накамуре, но его восхищали изысканное японское мастерство, неукротимый японский дух, выраженный в такой тщательной работе.

Томокава жил в высотном доме, построенном государством, и Накамура потерялся в этом комплексе. К тому времени, когда он разыскал нужную квартиру, он совсем выбился из сил и продрог. И все-таки – Томокава! Как здорово было снова увидеться с ним! Он растолстел, полысел и, подумалось Накамуре, вроде стал меньше ростом, но – все тот же старина Томокава с головой, похожей на редьку, пусть редька немного и подпорчена пигментными пятнами, которые испещряли лицо старого однополчанина, вызывая в памяти Накамуры неясные образы какого-то пресмыкающегося. И если он был все еще несколько раздосадован, то Томокава до того обрадовался при виде своего старого командира, был до того откровенен и до того не изменился, что Накамура теперь решительно находил милым и даже обворожительным то, что раньше вызывало у него раздражение.

Жена Томокавы оказалась еще ниже мужа, к тому же у нее, к несчастью, была неестественно большая верхняя челюсть, и от этого иногда казалось, что она больше жует слова, чем произносит их. Несмотря на это (или как раз поэтому), она была уверенной в себе (немножко чересчур, на взгляд Накамуры) женщиной, однако он предпочел увидеть в ее излишней фамильярности в обращении с ним свидетельство радушия и доброты, а то были достоинства, делавшие госпожу Томокава не вполне обыкновенной женщиной.

– Человек, наделенный такими талантами, командир, – бормотала госпожа Томокава, провожая его в гостиную, устроенную в западном стиле, вершиной которого служили два больших мягких кресла. – Солдат, бизнесмен и наш собственный Хокусай!

Тендзи Накамура скрыл замешательство за улыбкой, не разобрав, то ли женщина спутала его с бессмертным художником, то ли попросту зажевала половинку слова. Но не было никакой путаницы.

– Вы по-прежнему рисуете, командир?

Она держала в руках военную почтовую открытку и протянула ее Накамуре. На ней был нарисован небольшой портрет Томокавы, каким тот был в 1943 году на железной дороге. Стало ясно, что госпожа Томокава решила, будто это Накамура нарисовал, поскольку на обороте открытки рукой Накамуры были написаны приветствие и коротенькая фраза о том, что Томокава пребывает в наилучшем здравии.

За окнами день померк от снежных туч.

– Простите, – сказал Накамура, – но мне надо немного отдохнуть.