Ужин в центре Земли - [43]

Он боялся, что мир установится без него.

Z признаёт, отвечая на вопрос официантки, что были, конечно, в студенческом самоуправлении юные политиканы с далеко идущими планами и что имелись в кампусе юные идиоты и носители бредовых идей, которые рассчитывали профессионально процвести и внедрить свои идеи на других поприщах. Но их легко было игнорировать, их воздействие заглушали доброта и радостный идеализм, которые тут главенствовали.

Ничто не демонстрировало неповторимую нормальность этого оазиса лучше, чем неписаное послабление, позволявшее человеку отойти на время, оставив на столе сумку.

Z не знал, кроме университета, такого места в стране, где первый, кто увидит оставленную сумку, не оповестит об этом всех громко и без колебаний, где не вызовут группу обезвреживания, где немедленно не протянут заграждение. Это происходило так часто, что любое опоздание на ужин или выпивку можно было объяснить универсальным образом: «подозрительный объект» — это было оправдание на все случаи жизни. Z навсегда запомнил лицо бизнесмена, бегущего назад к своему забытому чемоданчику и прибегающему как раз вовремя, чтобы увидеть, как его взрывают саперы, как все деловые бумаги взлетают в воздух и кружатся над тротуаром.

Но в кампусе никто не требовал, чтобы ты забрал все книги из твоего излюбленного библиотечного отсека, если выходишь выпить кофе, покурить или помочиться.

Когда Z хотелось есть — а он в те чуть более молодые годы постоянно был зверски голоден, — он проходил через главное здание, построенное в абсурдно византийском стиле, пересекал Нэнси-Рейган-плаза, названную в честь жертвовательницы, и входил в кафетерий «Фрэнк Синатра», где можно было взять лучший, как он считал, шницель в городе.

Каждый учебный день, которых было не счесть, он ел одно и то же: шницель с рисом и подливой, огромную, субсидируемую государством порцию. Персонал в кухне был смешанный: израильтяне из Западного Иерусалима и палестинцы из ближней деревни. Z испытывал теплое чувство к ним ко всем. Это была приязнь, взращенная его верностью месту, привычкой и глубинным представлением о связи между питанием и нежной заботой.

Официантка спрашивает сквозь смех — и Z признаёт: да, ему легко влюбиться в ту, кто его кормит, и он готов есть одно и то же блюдо каждый день, если оно ему нравится.

Он говорит еще, что потому так ей про это рассказывает, что ему необходимо дать ей понять, насколько это место было для него важным и особенным, какая там царила исключительная атмосфера. Он хочет, чтобы она поняла, до чего зловредно, безупречно-зловредно поступили те, кто устроил там взрыв.

— Улавливаешь? Они не только план кампуса должны были знать. Они должны были понимать менталитет, чтобы это осуществить. Убийца вошел в это помещение — там всегда кипела жизнь, оно гостеприимно приглашало всех, не глядя на различия, — вошел и оставил свою сумку среди молодежи. Положил свою бомбу среди тех, у кого впереди было яркое будущее, и вышел. В жуткую эпоху смертников это не была акция смертника. Нужна была благодушная обстановка, чтобы эта бомба могла взорваться.

— И ты знал, что за этим стоит Фарид?

— Мгновенно понял. Еще до того, как за взрыв взяли ответственность. Еще до того, как подсчитали трупы. Я знал, кто и почему это сделал, на что это стало ответом, — всего неделя прошла. И я знал еще, что «Моссад» займется Фаридом в тот же миг, что они удесятерят усилия. Уже не брат. Брат — предыдущая мишень. Теперь Фарид.

— Но что в этом плохого, учитывая все?

— То, что я считал его другим. То, что я послал ему важные секретные сведения, чтобы попытаться изменить ситуацию для обоих народов. Пусть даже я поступил так именно для того, чтобы предотвратить этот взрыв в кафетерии. Я понял, что после этой атаки они быстро обнаружат утечку сведений к нему. И быстро выйдут на меня.

— И что ты стал делать?

— Я задействовал маму.

— Маму?

— А что еще делает еврейский мальчик, когда попадает в беду?

2014. Секретный объект (пустыня Негев)

Лежа на тюремной койке в позе эмбриона, заключенный Z ждет действия капсулы. Он знает: прежде чем почувствовать хоть какое-то успокоение, он должен будет вытерпеть следующий жуткий промежуток паники. Он поднимает взгляд на видеокамеру над дверью и, вскинув руку, показывает через нее охраннику средний палец, затем демонстрирует его второй камере и третьей. А после возвращается к прежнему развлечению — терзать ногтями собственные ладони.

Закрыв глаза, заключенный Z попадает в каскад мучительных мыслей, которые, он боится, доконают его. Предпринимает попытку положительной визуализации, стремясь внушением ускорить действие препарата.

Он представляет себе, как рецепторы мозга просеивают поток молекул, выхватывая то, что им нужно. Он старается подключить к усилию всего себя.

Терпеливо, терпеливо заключенный Z, лежа на койке, намывает драгоценное золото.

Охранник, зайдя, видит, что заключенный Z лежит навзничь — ну прямо труп, не отличишь. На пол рядом с койкой он ставит две запотевшие банки колы. На тюремный поднос вываливает из картонных пакетиков с жирными пятнами две порции картошки фри.