Уже нет прежней игры - [5]

— Курите? — спросил он.

— Спасибо, не курю.

— Да, да, — Анищенко опустил сигареты на столик. — Вы, значит, хотите работать в нашем институте, не так ли? Если не ошибаюсь, у вас нет диплома?

— Я закончил один с вами институт, — сказал Зосимов. — Перед войной.

— Как? — удивился Николай Антонович. — Вы же…

— Вечерний. Горная электромеханика.

— Так, так… Это меняет положение. Конечно, могу предложить не бог весть что для ваших лет — младшим научным сотрудником, как? Сто сорок, премия каждый квартал, частые командировки. Годика через два можете надеяться на старшего. Только, наверно, вы знаете — после войны техническая революция начисто изменила шахты. Придется вам немного подучиться, но я вам помогу…

Анищенко приветливо улыбался. Он знал, что у Зосимова не ладилось с тренерской работой, однако теперь Николай Антонович поддержит его, стародавнюю потухшую звезду.

— Ну как?

— Согласен, — ответил Зосимов.

— Превосходно, превосходно, дорогой земляк! Главное, не отчаиваться. Человек всегда найдет себе дело.

Зосимов кивнул.

Николай Антонович хотел тут вспомнить молодые годы, свою далекую привязанность к сегодняшнему гостю, посетовать на судьбу, которая с запозданием сводит людей, но заглянула секретарша и сказала, что позвонили из приемной министра. Анищенко вздохнул и развел руками:

— Ну ничего. У нас еще будет время. Я вас поставлю на наш новый комбайн. Перспективнейшая машина!.. Давайте подпишу заявление. Оформляйте все в отделе кадров, и завтра — прошу, в восемь тридцать начало.

Младших научных сотрудников было очень много, в основном они были молодые ребята, честолюбивые дети, — Зосимов держался несколько в стороне ото всех, неразговорчивый, исполнительный, странный человек. Как-то Анищенко увидел его в институтской столовой, тот сидел за столиком и пил из бутылки кефир. Анищенко отвернулся, он почувствовал жалость к нему, имевшему когда-то очень многое, а теперь забытому.

«Это его трагедия, — подумал Николай Антонович. — Он выработал свой человеческий потенциал и живет в прошлом».

А между тем шло время, оба они работали, встречались, обменивались приветами женам и расходились, не касаясь друг друга. Но когда понадобилось поехать на испытания комбайна, Анищенко вспомнил Зосимова — нужен был надежный исполнитель. Он поручил ему снять рабочие характеристики двигателя, и тот выслушал задания, не удивился его кажущейся простоте и на следующий день улетел в Донецк.

И надо же было случиться такому, что привезенные им материалы никак не совпадали с расчетными! Анищенко сидел за своим домашним столом и злился. Николай Антонович тосковал от предчувствия неудачи.

Он снова встал и подошел к окну. Девочка-подросток с распущенными волосами уже не танцевала под неслышную музыку — смотреть стало не на что. Николай Антонович подумал: где же ошибка? Наверно, виноват Зосимов.

Эта мысль принесла ему спокойствие, и он даже удивился — почему она не пришла к нему раньше? Зосимов, конечно, Зосимов, которому нет до комбайна никакого дела, если потерян интерес к жизни. Надо просто перепроверить результаты, а Зосимова наказать, уволить или объявить строгий выговор дальше ясно будет.

Наутро Анищенко распорядился послать в Донецк молодого парня, а с Зосимовым решил поговорить после работы, без обид, дружески. Однако тот заявился сам, чем вызвал в Николае Антоновиче беспокойство: он не любил шума, а шум мог получиться из-за этой перепроверки.

— Это вам, — суховато сказал Зосимов и протянул сложенную пополам бумагу. — Буду рад.

— Погодите, погодите, — ответил Анищенко. — Зачем заявление? Сначала надо выяснить.

— Николай Антонович, — улыбнулся Зосимов. — Здесь две контрамарки на сегодняшний матч ветеранов. Буду рад вас с Лидой видеть на трибунах. Мы земляки.

— Да, да, спасибо. Я, может быть, приду. Не ручаюсь, конечно. Но если освобожусь — обязательно.

— Я понимаю…

— Да! Если вам надо раньше уйти — пожалуйста. Ведь вы у нас один на институт, своя знаменитость.

Зосимов ушел своей обычной легкой походкой.

…Отчего Анищенко пошел на этот матч, он и сам толком не знал, удивлялся неразумному решению, от которых в его возрасте можно бы и отвыкнуть.

Людей было негусто. В основном пожилые, солидные, помнящие иное время. Анищенко уселся на очень удобное место, проверил по программе составы команд и стал ждать начала, просматривая книжку американского инженера Джона Холпина о бездефектной работе. Изредка он оглядывался, точно искал поддержку в интересе других людей. Он представил себя на поле: огрузневший, с белыми отечными ногами — смешно. Молодой голос у него за спиной пренебрежительно бросил:

— Старперы подрабатывают…

И Анищенко подумал: «Сосунок послевоенный, что он знает?!»

Он наклонился к соседу.

— Знаете Зосимова? — спросил он нарочно громко. — Я тоже из Донбасса, один с ним институт кончал. Он сейчас покажет!

— Да? — заинтересованно ответил сосед.

Но Анищенко отвернулся. «Зачем? Сопляк прав, — сказал он себе. — Никого не обманешь. Выйдут позориться. Звезды! Тьфу. И ты, старый дурак. Ведь он не справился с заданием…»

…А Зосимов стоял неподалеку от центра поля. Мяч был далеко.

Тысячи людей смотрели на Зосимова и ждали… Они помнили: он бежал, и над ним было небо славного времени, и он гнал легкий мяч, и казалось, что его высокое поджарое тело в красной майке — это молодость их яркой, еще не прожитой жизни.