Уже нет прежней игры - [4]

Анищенко был старшим: мужики не смыслили в горной механике. Он учил их.

Появился чернявый офицер и тоже слушал Анищенко. Мужики попрятали глаза, но Николай Антонович без страха объяснил:

— Я объясняю, как скорее пустить нашу шахту.

— Работать! — бросил офицер и ушел недовольный.

Анищенко вяло махнул рукой:

— Хватит на сегодня.

Николай Антонович пришел в мастерские и на следующий день. Все равно надо где-то определяться. Плохо, что он был старшим. Лучше быть пониже, понезаметнее в это глухое время.

Неизвестно, как подействовали речи Анищенко, да только мужики, к радости чернявого, отремонтировали первый насос. Они снова не знали, куда деть глаза, когда немец вышагивал перед сосущим воздух насосом и приговаривал:

— Хорошо!

Шла война. По ночам в городе постреливали. Днем мужики шушукались и косились на Анищенко. Они боялись его.

Николай Антонович копался в движке со сгоревшими обмотками, когда один из слесарей, пожилой бровастый дядька с узкой щелью рта, окликнул его. Предохранительная решетка насоса едва держалась: требовалась сварка. Узкогубый вопросительно поглядел на старшего.

— Ладно, — сказал Анищенко, — возьми другой.

Никто, кроме него, не умел работать с горелкой. «Попались же обормоты», — думал он.

Пришлось варить Анищенко.

Он ничем не рисковал. В крайнем случае сошлется на неумение. Ладони в рукавицах вспотели. Анищенко впервые в жизни плохо делал свое дело.

Мужики постояли и отошли, вроде освоили науку. Предохранительная решетка держалась крепко, если смотреть на нее доверчивыми глазами.

Анищенко теперь боялся слесарей и думал, что делать дальше.

Мужики уже привыкли друг к другу и могли вспоминать мирную жизнь. И однажды кто-то из них сказал:

— Зосимов!..

— Где он теперь?

— А где быть ему? На фронте…

— Убьют Зосю.

Они говорили не громко, но и не очень тихо. Анищенко приблизился к ним и стал у верстака. Узкогубый слесарь сощурился и кивнул на сварочный аппарат:

— А коли выдадут?

— Ты? — спросил Николай Антонович.

— Нас ты не бойся. Что старшие скажут, то и будет.

— Я ничего не говорил, — сказал Анищенко.

— Так и не надо, — усмехнулся слесарь. — Мы поймем и без слов, дело нехитрое. Я и сам скажу им, что треба делать — вы ж показали…

Девять пришлых мужиков и Анищенко с той поры знали, что их живыми бросят в ствол, узнай немец, отчего ломаются отремонтированные насосы и шахту снова затапливает. Но Николай Антонович был осторожен и придумывал новые поломки замедленного действия. Все-таки он был хорошим инженером.

Николай Антонович потом много думал о том времени, совесть его была спокойна. Он не доказывал своей безупречности, когда после Победы его обвинили в сотрудничестве с гитлеровцами. Он проработал два года механиком участка на восстановленном руднике, пока однажды его не вызвали в горком и не напомнили о мастерских, где выпускали неисправные насосы. И тогда он вспомнил бегущего по зеленому полю земли человека, который помог ему выжить в тяжелые дни.

Его жена с ребенком уцелели в городке Старобельске, но извелись, болея душой за него. Анищенко увидел в их родных глазах, что постарел и стал слабее.

Они вернулись в Москву, чтобы никогда больше не расставаться. Война для них наконец кончилась, началась новая пора, в которой у Николая Антоновича имелось еще достаточно человеческих сил и упорства. Он чувствовал себя обязанным придумать новый комбайн, чтобы забыть время разрушения…

Анищенко был уже доктором технических наук, когда ему позвонила Вера Забавина. Голос ее был совсем немолодой. Они немного поговорили о прошлом, обрадовались, что живы и здоровы после этих многих лет, и Вера попросила Николая Антоновича принять в НИИ ее мужа. «Да, да, конечно, — согласился он. — Пусть завтра и зайдет». Вера торопливо поблагодарила и заговорила о том, что надо бы встретиться, но Анищенко захотелось поскорее попрощаться, пообещав как-нибудь собраться в гости.

Этот неожиданный звонок приятно возбудил его. Он по-новому взглянул на обстановку кабинета с обширным полированным столом для совещаний, с тумбой селектора, со шкафами, где стояли книги Николая Антоновича и его коллег, а на отдельном месте красовалась гордость Анищенко — действующий макет экспериментального комбайна.

Нет, недаром жил на свете Николай Антонович. Завтрашний гость, знаменитый Зосимов, поймет это.

…Они встретились так, как и предполагал Анищенко. На пороге кабинета остановился высокий сухощавый человек. Николай Антонович вышел из-за стола и шагнул ему навстречу. Он не скрывал своего любопытства. Зосимов выглядел старше своих лет, но лицо его было лишено и капли жира, сухо, обтянуто загорелой кожей, морщинисто и красиво. На лацкане светло-серого пиджака спортивного покроя поблескивал затертый, потемневший значок мастера. Николай Антонович про себя улыбнулся: у него на лацкане тоже был знак, лауреатский. Но вообще-то, против ожиданий, Зосимов имел вид очень приличный, что-нибудь вроде второго тренера, работяги. Выражение его выцветших, некогда голубых глаз было спокойным.

— Здравствуйте, земляк, — сказал Николай Антонович. — Наконец-то я с вами познакомлюсь.

Они пожали друг другу руки, и Анищенко усадил гостя в кресло за низкий столик, а сам сел напротив.