Ужасный век. Том I - [14]

Часть стрелков построили отдельно, но большинство — привычным смешанным порядком. Ядро каждой «коробки» — парни с древковым, пара рядов аркебузиров стоит впереди, мечники — по углам. Мураддинское ополчение облегало аккуратные ряды «ржавых» с флангов.

Скорее копошащееся месиво клопов, чем организованное войско.

— Проку с этих говнарей… шиш облупленный и два раза по нихера. — буркнул сосед по строю.

— Агась. Только под ногами болтаться будут.

— Не будут: они на стену полезут.

Оставалось надеяться, что отвлечь противника от бреши бестолковое мужичьё сможет. Солдатам не особо разъясняли тактику, но общие моменты обычно доносили. Дескать, пока ополченцы будут лезть на стену, наёмники спокойно подойдут к бреши, прикрываясь поставленными на колёса мантелетами. Отличный план — хотя бы потому, что под плотный обстрел попадут не «ржавые». Частенько на этой войне выходило иначе. А у бреши… ну, там уж кто кого.

Даже издалека было заметно, насколько оживились защитники города. Игги понимал, что лёгкого боя не будет: у местного бея хорошо вооружённое и обученное войско. Одна радость — не особо многочисленное, но за родной дом всегда дерутся яростно. Даже те, кто драться не умеет.

Парламентёры к стенам не выезжали: обсуждать нечего. Город готовился к решающему натиску. Переживи он и этот, третий штурм — тогда уж ничего не останется, кроме унылой осады.

А «ржавые» видали идею осады в гробу. Недавно наёмники уже просидели под стенами больше полугода. И совершенно тщетно! Даже жалование тогда никого не радовало. Серебро с золотом не едят, не пьют, в постель с ними не ложатся. Деньги хороши, когда их можно толково потратить — а не в чистом поле посреди вражеских земель.

У лагерных костров поговаривали: кампания чересчур затянулась, скоро капитан поведёт отряд на отдых. Возможно, в столицу! Да и война, как многим казалось, шла к концу. Штурм Фадла должен был стать последним её серьёзным сражением.

— Гляди! Капитан!

Стрелять потеря глаза Игги не мешала, но обзор сузила: командира он заметил, лишь повернув голову. Кренящийся набок всадник, нелепо огромный в сравнении с лошадью, приближался со стороны мураддинской ставки.

Конь пронёс Ржавого Капитана вдоль прекрасных рядов пехоты. Бойцы приветствовали его восторженным гулом. Личная храбрость, конечно, не главное достоинство командира — но Шеймуса уважали в том числе и за неё. Он что двадцать лет назад, что теперь сам сражался на переднем краю.

— Никак, нашу «коробку» первой к бреши поведут. Неспроста в центре стоим.

— Угу. Сам капитан и поведёт.

— Дело хорошее!

— Дурное. Только дурак любит в пекло первым.

— А чё так? Раньше помрёшь — раньше Творца Небесного повидаешь.

— Матушку я твою повидаю, а на… этого вашего… срать хотел.

Игги с товарищами неспроста оказался впереди: их подразделение давно было на хорошем счету, солдат с плащами там водилось побольше обычного. «Ржавых» не строили абы как. Отряд строго делился на роты, а роты — на десятины: одни и те же люди всегда были вместе. И в бою, и за его пределами. Так повелось с самого начала.

Шеймус подъехал Ангусу и Регендорфу, которые уже давно стояли перед войском: командиры обменялись парой фраз. Показалась из строй и округлая фигура Бенедикта. Рамон Люлья был где-то позади: как обычно, командовал арьергардом.

Ржавый Капитан, отчего-то с непокрытой головой, был облачён в прекрасную воронёную броню. Это у Регендорфа доспех крепкий и дорогой, но старый. Шеймус одевался в бой легче, зато его латы воплощали самые модные идеи бронников. Всем на зависть.

Голос капитана, удивительно мощный при его худобе, донёсся до каждого.

— Вы любите войну?!

Строй отозвался звуком, более напомнившим рокот катящихся на скалы волн, чем голоса людей.

Игги не разобрал, что Шеймус говорил дальше. Показалось, будто многоголосый строй заглушил слова командира, но нет: этот гул звучал только в ушах. Перед боем Игги захлёстывали эмоции. Он разом ощущал буквально всё, что можно — ни от чего из этой горячей смеси не отказался бы. Барабанный ритм и собственный пульс, тяжесть доспеха и приятное ощущение оружия в руках. Отблески рассвета и огни на стене, которую предстоит брать. Боязнь за свою жизнь и готовность отбирать чужие.

Да, Игги любил войну. Как и все под этими знамёнами. Не так уж важно, о чём ещё говорил перед строем капитан — про богатства Фадла? Про вкусное вино и женщин, которые останутся без мужей? Про щедрую плату из казны халифа и славу? Может, обо всём этом: но главное он сказал сразу.

Ангус передал командиру шлем, тоже воронёный и с пышными перьями. Водрузив его на голову, Шеймус обнажил меч.

— Ржавеет железное!

На этот раз строй отозвался слаженно и чётко:

— РЖАВЕЕТ ЖЕЛЕЗНОЕ!!!

Клинок описал дугу, отразив рассветные лучи, и указал на стену Фадла. Барабанщики завели всем знакомый ритм: это команда наступать.

— Шагом марш!

За барабанами вступили и трубы. Заскрипели колёса мантелетов, раздались пушечные выстрелы с насыпи, а требушеты тяжело взмахнули плечами. Ополченцы тоже двинулись в атаку, завывая по-мураддински: этот звук показался Игги жутким подобием молитвы.

Наёмники наступали молча.