Ужас победы - [27]

– Ничего, а? – Он заглядывал сбоку мне в глаза, сильно уже опухшие (“намордничек” свое дело сделал!).

Щеки щипало. Довел себя до слез.

– Неплохо вроде? – поспешая за мною, бормотал Петр.

– Понятия не имею! – ответил я.

– По-моему, ничего, а? – Петро, душевный хлопец, разволновался не меньше меня.

– Не знаю, как там матросы твои, а мне плакать хочется! – сказал я.

Но осуществить эту богатую идею не удалось – Петро завел меня в большой кабинет со старинными знаменами по углам, портретами флотоводцев по стенам. За столом сидел бравый капитан первого ранга в полной форме.

– Командир базы Чашечкин! – браво представился он. В репродукторе на столе шуршал, затихая, шум зала. Слушал мое выступление? – Спасибо вам за то, что воспитываете нашу молодежь, сеете доброе. Но то, что вы говорили сегодня им, – это так, сопли без адреса!

– А какой у добра может быть адрес?

– Где вы видали таких добрячков, про которых рассказываете?

– Да тут вот… на набережной! – Я показал в окно на мыс, за которым должен быть, как я думал, поселок.

– Слышал я ваш анекдот про хороших горцев, – усмехнулся он. -

Отдыхали небось после теракта!

– Значит, мне повезло! – сказал я.

Петро стал тяжко вздыхать, теряя уверенность.

– Ну, это до поры до времени! – сказал командир. – Иллюзиями питаетесь!

– Нет, встречаются иногда все же люди, – сказал я. – Вот недавно… (ей-богу не вру!) хотели мы поменять квартиру, на центр… – (Зачем я Чашечкину это гуторю? Ему другое нужно!) – И пришел к нам человек. Меняться. Достал клеенчатый сантиметр, стал комнаты мерить, потом стену на кухне, сантиметр свой прижал за концы… и вдруг уши его заалели, как фонари! Стало ему вдруг почему-то стыдно, осознал вдруг какой-то обман. “Извините!” – пробормотал и вышел. Разве это не хороший человек?

– А может, он понял, что это вы его обманываете? – усмехнулся он.

– А что? – Я согласился: – Очень может быть. Но не сказал ведь.

Постеснялся! Хороших людей полно! Главное, как ты сам смотришь!

Каперанг задумался.

– Хотите командный пункт посмотреть? – предложил вдруг он.

Наверное, это самое щедрое, из глубины души?

– Но ведь нельзя, наверное?

– Со мной – все можно! – отчеканил Чашечкин.

Петро шел за нами, волоча “боевое полотенце”, наше знамя. Душа его, чувствовалось, то ликовала, то ужасалась. Не ожидал, наверное, что так его заберет? Наверное, запретить должен посещение КП? Буквально разрывался. Мы подошли к белой узкой башне вроде тех, что торчат в аэропорту, поднялись на лифте вместе с Петром, растерянно утирающим полотенцем пот. Все то же многострадальное вафельное полотенце!.. Хорошо, что не кафельное.

– Да, жизнь не та стала на флоте! – Пока мы поднимались, расчувствовался и каперанг. – Раньше, помню, в девятибалльный шторм в Африку шли – в полстапятом году! А сейчас – хоть вообще в море не выходи! Оружие таким стало, что прям отсюда, от стенки, куда хошь достаем! Избаловался народ!

– Идеалов нет! – Петро утер пот. Видимо, предчувствует головомойку от начальства: контроль за ситуацией утерял!

– Идеалы прежние! – рявкнул Чашечкин.

Вышли из лифта. Светлая восьмиугольная площадка. Сверканье моря с трех сторон. С потолка свисали два коленчатых перископа.

– Сми-рня! – скомандовал дежурный. Все встали за пультами. -

Вахтенный офицер Рубанцук! Вахта идет по графику. Цель нарабатывается.

– Вольно. Хотите глянуть? – Чашечкин кивнул мне на перископ.

У Петра пот выступил градом. Полотенце уже насквозь промокло.

Гуляет Чашечкин – похоже, недолюбливает за что-то Петра.

– Куда… глянуть? – неуверенно спросил я.

– А хоть к себе домой! – лихо произнес командир.

– Как?

– А так. – Он кивнул на глазные резиновые присоски перископа. -

Берешь и смотришь! Через спутник – любая площадка на ладони!

– А можно тогда – на дачу? Комары! Деревенька под Петербургом.

Песчаная улица, дом шесть.

– Рубанцук!

– Е! – откликнулся Рубанцук, прилип скулами к присоскам перископа, как на флейте, поиграл кнопками. – Е! – отлип с легким шелестом и почему-то с изумлением уставился на меня: -

…То ваша жинка?

– Что там? – Я кинулся к перископу. Рубанцук продолжал изумленно смотреть на меня. Я прилип к окулярам… Нет… Все ничего вроде…

Ничего.

Я увидал нашу дачу и жену с дочкой. Окруженные радужным, чуть размытым силуэтом-повтором, они стояли на высоком подоконнике и мыли окна. Из таза шел пар. Да-а-а. Видно, холодно у них! При этом они о чем-то спорили – у дочки даже ноздри побелели. Что ж такое?!. Ну вот, улыбаются… Слава богу!

Я отлип от потных присосок, вздохнул, выпрямился. Слеза, что ли, жжет щеку? Торопливо утерся. И снова – пока не переключили – припал к окулярам.

О! Новое дело! У сосны, ниже подоконника, стоит какой-то маленький коренастый мужчина и спрашивает у жены что-то трудное, судя по тому, как напряженно она морщится, сосредоточиваясь.

Вот, улыбнулась! Поняла? Что именно, интересно? Радостно закивала. Мужик повернулся в профиль, и хотя профиля у него почти не оказалось, я мгновенно узнал его – именно как раз по этому! Кореец Е, который в Вашингтоне конгресс возглавлял, а потом однажды сюда приезжал, перевел две строки из моих сочинений на корейский. Меня ищет! Неужели эта дура не понимает?