«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе - [40]

«У них была важная, чрезвычайно важная причина», – поведал Абухалима, будто предвосхищая мои возражения, что здание взорвали-де просто так или чтобы сделать абстрактное символическое заявление. Рассуждая об обвиняемых – Тимоти Маквее и Терри Николсе, – Абухалима заявил, что «у них была определенная цель: понимаете, им нужно было кое-чего достичь». «И что же это за цель?» – поинтересовался я. По словам Абухалимы, «они хотели достучаться до правительства и дать понять, что они не потерпят, чтобы оно так обращалось с собственными гражданами»[165].

«Считаете ли вы этот взрыв терактом?» – спросил я. На минуту задумавшись, Абухалима ответил, что само понятие терроризма – это «сплошная путаница», поскольку зарезервировано за случаями насилия, которые кому-то не по нутру – или, по его словам, за теми случаями, на которые навесили такой ярлык в СМИ.

«А что насчет американских властей? – поинтересовался у меня Абухалима. – Как они-то оправдывают свои бомбежки и убийства безвинных людей, которые совершаются прямо или косвенно, тайно или в открытую? Они убивают людей по всему миру, и ежедневно: так было раньше, так есть и так будет завтра. Как бы вы это назвали?» Следом за этим он заявил, что США относятся к миру «как террористы»: якобы они пытаются «терроризировать народы», «ослаблять их», внушить им, что «они – пустое место» и «должны за ними следовать». При этом он подразумевал, что международный политический и экономический контроль во всем разнообразии его форм также можно считать терроризмом, и даже привел ряд примеров, доказывавших, по его мнению, что Америка использует силу для убийства случайных невинных людей.

«Взять хотя бы Японию, – сказал Абухалима, вспомнив о ядерных бомбах. – Эти снаряды, знаете ли, погубили куда больше, чем двести тысяч». Может, это просто случайность, но названное им число убитых в Хиросиме и Нагасаки совпало с возможным числом убитых во Всемирном торговом центре в 1993‐м – именно столько человек погибло бы, если бы он и его товарищи разместили взрывчатку иначе и обе башни бы рухнули сразу, как и планировалось, а не как получилось 11 сентября, когда тысячи людей успели бежать, а здания рухнули спустя приблизительно час после атаки.

Значит, теракт в Оклахома-Сити был ответом на терроризм со стороны властей? «Именно, – подтвердил Абухалима. – Если они, эти парни, кем бы они ни были, которые якобы совершили этот взрыв в Оклахома-Сити, если они считают, что правительство незаконно напало на тех людей в Уэйко, то должны же они как-то отреагировать. И они это сделали – на свой манер», – с нажимом повторил он, имея в виду, что взрыв в Оклахома-Сити был поэтому морально оправданным.

«И все-таки, – уточнил я, чтобы поместить подрыв федерального здания в какой-никакой контекст, – ведь они убили много невинных людей, а что в итоге изменилось? Ничего».

«Но правительство, говорю же, по крайней мере уловило посыл», – ответил Абухалима.

Более того, именно это – направить посыл – и есть, по словам Абухалимы, единственный способ для человека выступить против несправедливости. Подчеркивая, что все человеческие усилия тщетны и организаторам взрывов не следует ждать какого-либо непосредственного и осязаемого изменения в государственной политике, он заявил, что реальные и действенные перемены находятся «не в наших руках», а «в руках Божьих».

Это вывело нас на более общее обсуждение того, что Абухалима полагал естественной связью между исламом и политическим режимом. По его словам, нынешние лидеры исламских стран – к примеру, его родного Египта – ослабили это отношение вследствие влияния Запада в целом и США в частности. Тот же президент Египта был «ненастоящим мусульманином», поскольку «разбавлял» исламский закон. Лидеры вроде президента Хосни Мубарака, по объяснению Абухалимы, сперва поддакивали исламскому закону и принципам, а затем оборачивались и начинали поддакивать также и секулярным идеям – особенно в таких сферах, как семейное право, образование и финансовые институты, где ислам запрещает наживу[166]. У многих современных политиков, по его словам, «лживые натуры»: они называют себя мусульманами, но на деле их поведение глубоко светское и по сути западное.

Религиозность Махмуда Абухалимы уходила корнями глубоко в его детство. Он вырос в Каф-эд-Давваре, городе в северном Египте неподалеку от Александрии, где бывал в исламском лагере для молодежи. Именно там, по словам Абухалимы, он «впервые понял, что значит быть мусульманином»[167]. Он прослушал ряд курсов в Александрийском университете и стал активно заниматься исламской политикой, прежде всего в рядах запрещенной организации «Аль-Гамаа аль-исламийя» во главе с шейхом Омаром Абдель Рахманом.

Когда Абухалиме было двадцать один, он покинул Египет – быть может, чтобы укрыться от всевидящего ока местных правоохранительных органов – и по туристической визе поехал в Германию. Президент Египта Анвар Садат в тот момент как раз брал исламских активистов в кольцо и спустя неделю после отъезда Абухалимы был убит, предположительно его коллегами, сторонниками шейха Омара Абдель Рахмана. Сам шейх предстал перед судом по обвинению в соучастии, но осужден не был. Абухалима тогда жил в Мюнхене, но когда немецкое правительство попыталось его депортировать, стал искать способ остаться в стране. Сохранить вид на жительство в Германии ему позволил заключенный на скорую руку брак с немкой – жившей по соседству медсестрой, по-видимому, несколько эмоционально нестабильной