«Ужас Мой пошлю пред тобою». Религиозное насилие в глобальном масштабе - [37]

Мотивы у приходящих в ИГИЛ молодых людей очень разные. Мощнейший из них, вероятно, – желание поучаствовать в чем-то необъятном, в противостоянии космических масштабов, которое позволяет им воплотить в жизнь вдохновленные видеоиграми фантазии об «искусстве войны» (как в названии игры Warcraft), доблести и кровопролитии. Другими движут благочестие и убежденность, что они кладут свои жизни за веру. Мосты между верой и космической войной наводит распространяемый игиловскими публицистами и внутренними кругами исламский апокалиптический и пророческий идеал, который предполагает, что конец этого мира уже при дверех, и вскоре из горнила всемирной битвы родится новый глобальный халифат[153].

Некоторых из молодых добровольцев со всего мира привлекает именно этот драматический образ апокалиптической космической войны; иные вступают в ряды движения, чтобы почувствовать, кто они есть, и быть частью сообщества. Если в Великобритании, Европе и США дети выходцев с Ближнего Востока чувствовали себя отчужденными и глубоко маргинальными детьми иммигрантов, то ИГИЛ с охотой их принимал. Правда, изначально их участие в делах группы сводилось главным образом к чатам и ленте Твиттера.

Мои студенты и вместе с тем учебные ассистенты Саба Садри и Муфид Таха долгое время следили за этими твиттер-аккаунтами и разузнали, что доминирующее в них настроение – переживание важности «нашего дела» и жесткое различение по принципу «мы – они» между членами движения и «внешними», будь то мусульманами или нет. Так, канадский исследователь Амарнат Амарсингам, заручившийся доверием юных добровольцев в качестве дружественного внешнего наблюдателя и общавшийся с ними в Твиттере, пишет, что главная причина привлекательности ИГИЛ – это самое чувство «общности». Многие из пользователей Твиттера называли себя членами семьи baqiyah – это один из ключевых для ИГИЛ терминов, на арабском обозначающий «стойких».

«Реально, пока я не встретил братьев и сестер в инете, я везде был изгоем», – поделился с Амарсингамом один из молодых добровольцев, добавив: «Онлайн позволяет нам быть вместе, как одна семья». На просьбу рассказать чуть больше о чувстве принадлежности, которое он испытывал в семье baqiyah, молодой человек ответил, что, как участник интернет-сообщества, ощущает некую «подлинность»: «иногда даже кажется, типа онлайн-страничка и есть реальный ты»[154]. Другой канадский ученый, Марк Андре Аргентино, также изучавший связанные с ИГИЛ твиттер-аккаунты, соглашается, что категория «принадлежности» для них – одна из важнейших тем[155]. «Они регулярно, – рассказывает Аргентино, – постят картинки и видео, на которых братья вместе молятся, вместе едят, слушают онлайн-проповеди, или братья по оружию обнимаются после жарких битв, держатся за руки – совсем как спортивные команды». И хотя бойцы ИГИЛ на этих фото находятся вместе физически, почти столь же мощное чувство сообщества может возникать и при коммуникации через СМИ и в киберпространстве.

Следует ли полагать ИГИЛ религиозным сообществом? Вопрос непростой. У аль-Багдади хватает духовных регалий, чтобы его призыв был легитимным: как специалист по традициям рецитации Корана, он получил докторскую степень по исламоведению в Исламском университете в Багдаде и поэтому разбирается в исламском священном писании и предании лучше большинства джихадистов. Усама бен Ладен подобными регалиями похвастаться не может: сам он говорил, что по специальности инженер, хотя заканчивал, видимо, бизнес-менеджмент. Айман аз-Завахири – врач. Абу Мусаб аз-Заркауи – предшественник аль-Багдади на посту главы «Аль-Каиды в Ираке» – по сути, уличная шпана из Иордании. По сравнению с ними авторитет аль-Багдади вполне легитимный. Более того, официальная идеология движения мощно объемлет исламскую апокалиптику и стремится во всем подражать взыскательному праву средневекового ислама, чтобы подготовить мир к триумфальному пришествию Махди – моменту катастрофы и обновления, после которого повсюду установится новый халифат и всей землей будут править мусульмане[156].

Однако же ни регалии, ни апокалиптические идеалы аль-Багдади, ни даже исламские обоснования террористической деятельности режима или жестоких средневековых казней не делают движение безусловно религиозным. Его религиозный характер – в глазах смотрящего. Хотя оно и вселяет во множество своих молодых сторонников чувство общности, а арабы-сунниты благодаря ему получили собственное начальство, для большинства мусульман по всему миру ИГИЛ остается «странной религией» и антитезой их собственной вере.

Махмуд Абухалима и взрыв во Всемирном торговом центре

Тот же вопрос – является ли ИГИЛ исламским движением – можно задать и относительно его прародительницы и соперницы, «Аль-Каиды». Сколько бы ее главари ни укрывались за религиозной риторикой, соответствующих регалий у них еще меньше, чем у ИГИЛ. Духовного статуса или формального образования в области мусульманской истории либо писаний не имели ни Усама бен Ладен, ни его помощник и преемник Айман аз-Завахири. Более того, конечная их цель была чисто политической: освободить Ближний Восток от прозападных правительств. Бен Ладена бесило, что власть над его родной Саудовской Аравией в руках семейства Саудов, и он думал, что эффективнейший способ от них избавиться – напасть не на само саудовское правительство, а на поддерживающие его США. Исходя из этого, «Аль-Каиду» заботила даже не столько пропаганда религии, сколько освобождение исламской цивилизации от оков западных сил и секулярной глобализации. В этом смысле миссия Бен Ладена и его соратников из «Аль-Каиды» походила на то, чего пытался добиться Тимоти Маквей, когда подрывал федеральное здание в Оклахома-Сити, или Андерс Брейвик в своем нападении на молодежный лагерь в Норвегии: у всех у них была особая политическая цель, связанная с возрождением и защитой определенной религиозной культуры, в случае бен Ладена – мусульманской, в случаях же Брейвика и Маквея – христианской.