Уйти, чтобы вернуться. Исповедь попаданца - [2]

Из Центра мне сообщили, чтобы я ни о чем не волновался: принято решение о моем возвращении в Россию. Еще через три месяца я оказался в Москве в госпитале им. Бурденко, где прошел обследование и подчистую был комиссован. Получил инвалидность 2-й группы, приличную пенсию, как полковник в отставке, однокомнатную квартиру в многоэтажке на Академическом проспекте около метро в Санкт-Петербурге и оказался пациентом кардиологического Центра им. Алмазова на Удельной. Стал вести спокойную размеренную жизнь гражданского человека. Единственно, что я должен был сделать, когда по какой-либо причине хотел выехать из города – поставить об этом в известность своего куратора в Большом доме на Литейном.

Здоровье потихонечку ухудшалось: одышка, боли в сердце, лекарств – целая пястка ежедневно. Как следствие – развился гастрит. Такая жизнь продолжалась до лета 2012 года, когда я понял, что надо съездить на родину, проститься с моим детством, а то могу и не успеть.

И вот, поставив куратора в известность о поездке, 5-го июля я отправился в родной городок, расположенный на севере Ленинградской области. Поехал на электричке. Своим автомобилем пользоваться не стал. Приехал под вечер. Устроился в гостиницу. Переночевал. Походил по городу, сходил на место, где жил с родителями, обошел вокруг школы, которую закончил в 1962 году. Сходил на кладбище, попрощался с родителями. Вроде бы, ничего меня больше уже не удерживало в городке. И вдруг накатило: захотелось съездить на речку Тихвинку за городок, где в детстве любил бывать на рыбалке.

Договорился с таксистом, молодым парнем, чтобы он отвез меня на место сегодня вечером, а завтра забрал обратно.

— Порыбачить захотелось? — поинтересовался он.

— Неплохо бы детство вспомнить, да нет у меня с собой ни снастей, ни соответствующей одежки. Так, посижу на бережке, разожгу костерок, испеку картошку на углях, в небо посмотрю – на звезды.

В восемь вечера 6-го июля мы отъехали от гостиницы, и уже через полчаса я высадился на берегу Тихвинки. С собой у меня был пакет со снедью, бутылкой минеральной воды, репеллентом от комаров и брезентовой офицерской плащ-накидкой (брезентухой), которую постоянно беру с собой в поездки.

— Вот на этом месте завтра в десять часов утра заберешь меня, — сказал водителю, указывая на приметное дерево.

— Не вопрос. Заберу, конечно. Счастливо оставаться!

2

Прошел немного вдоль берега: ничего не изменилось: те же кусты, тот же песок, только мусора вокруг прибавилось. А вот и мое место, приметное: огромный валун врос в землю.

Походил кругом. Собрал хворосту целую кучу: ночь длинная, если топливо закончится, то в темноте ходить, искать – замучаешься. Сейчас ночи – белые, темнеет поздно. Посидел на прогретом солнцем валуне, посмотрел на воду. Течет, ничего с ней не делается.

Приготовил кострище. Рядом расстелил брезентуху. Комары начали свою нескончаемую песню. Пришлось намазаться мазью. Вокруг летают, гудят на разные голоса, но не кусают. Разжег костерок. Время уже к одиннадцати. Тишина, только крупная рыба иногда плещет в реке, да изредка доносится шум машин на шоссе. Хорошо! Спокойно.

Лег на спину, руки за голову, глаза – в небо. Звезды хорошо видны: на небе ни облачка. Костерок потрескивает, соловей в кустах заливается, в траве кто-то постоянно стрекочит.

"А ведь сегодня ночь на Ивана Купала! — вдруг вспомнилось. — Ровно 52 года назад на этом же месте пятнадцатилетним пареньком я также сидел у костра со своим приятелем, Вовкой Корешковым. Варили вечернюю уху, разговаривали. В ту ночь я принял важное решение: иду в девятый класс, здесь, в городке, заканчиваю десятилетку.

Отец уговаривал ехать в Ленинград, поселиться у его старшей сестры: она уже на пенсии, присмотрит, обиходит. И заканчивать десятилетку в Ленинграде: знания более основательные получу, проще в институт будет поступить. Но мне жалко было его одного оставлять. Мать у меня умерла еще десять лет назад, вторыми родами. Он меня вырастил. Даже в дом никого не привел. Я был поздним ребенком. Когда родился, отцу было уже сорок пять лет. Вернулся с войны капитаном-артиллеристом, весь израненный. На теле жилого места не осталось. В госпитале целый год провалялся, комиссовали в 1944 году. Хорошо, жив остался. Там и с матерью моей познакомился, она сестричкой в госпитале была. Когда приехали в городок, она уже тяжелая мной была. Здесь и поженились. Первое время по углам скитались. Потом от леспромхоза, где отец устроился начальником производства: мужиков-то раз-два и обчелся, время военное, дали две комнаты в засыпном бараке, где мы и прожили все это время. До войны он учителем математики в школе в рабочем поселке под Ростовом работал, да еще немецкий язык преподавал: в Поволжье долго жил, среди немцев-колонистов. Там и немецкий язык изучил".

Понемногу подбрасывал ветки в костер. Вокруг уже ночь, только тени от кустов, освещаемые языками пламени, колеблются вокруг.

Лежал. Вспоминал прошедшую жизнь.

"Как и решил тогда в ночь на Ивана Купалу, проучился в городке девятый и десятый классы, сдал экзамены, получил аттестат и отправился в Ленинград, поступать в институт. Поселился у тетки, Пелагеи Максимовны, старшей сестры отца. Жила она на улице Дзержинского в комнате в коммуналке. Комната небольшая, метров на двадцать. Еще там жило пять семей, хорошо хоть малосемейные, не пьющие.