Увязнуть в паутине - [40]
— Замечательная идея, — сказал он, одновременно думая о том, что следовало бы позвонить в банк и проверить состояние счета. Читает ли Вероника сообщения? Сам он не помнил.
— Тогда до свидания в пятницу, — мимолетно заметила она.
— Па, — ответил он, сразу же считая, будто бы из всех глупостей данной беседы именно это конечное «па» заслуживет золотой медали.
Шацкий положил трубку на аппарат и снял пиджак: он трясся и вспотел словно швед на каникулах в Тунисе. Одним махом выдул два стакана минеральной воды и подумал, что, слава Богу, еще раньше накатал этот чертов план следствия, потому что теперь никак не смог усидеть на месте. Он уже поднялся с намерением отправиться в продовольственный магазин возле книжного на Аллеях за колой, когда зазвонил телефон. Теодор замер при мысли, что это может быть моника, и трубку снял только после третьего звонка.
Кузнецов.
Полицейский рассказал ему о результатах допросов в «Полграфексе», фирме Теляка. А точнее — об отсутствии результатов. Приятный человек, спокойный, бесконфликтный, неплохо управляющий фирмой. Никто не жаловался, никто не говорил о нем плохо. Правда, у одного из руководящих работников выскользнуло, что вот теперь, возможно, удастся повернуть фирму на новые рельсы, но это было лишь типичной болтовней карьериста.
— Ага, и тебе обязательно необходимо допросить секретаршу, — сообщил Кузнецов.
— Зачем? У них, что, был роман? — Шацкий оставался скептичным.
— Нет. Но жопа просто обалденная, я мог бы допрашивать ее хоть каждый день. Лучше всего: в мундире, и в той комнате для допросов во дворце Мостовских.[61] Ну, ты знаешь, в подвале…
— Олег, пожалей, мне уже тошно от твоих фантазий. Боюсь, что вскоре ты начнешь мне показывать снимки скованных наручниками овчарок.
– Тебе что, сложно… — возмутился полицейский. — Вызовешь к себе, посмотришь, напишешь какую-нибудь чушь в протоколе. На все про все пятнадцать минут. За «Сверчком» в эмпик сходить больше времени займет.
— Отъебись. Она что-нибудь сообщила?
— Что Теляк не расставался с цифровым диктофоном, на который записывал абсолютно все: служебные встречи, идеи, заметки, переговоры, сроки… Некоторые просто запоминают, другие записывают, кто-то еще делает заметки в мобилке. А он все записывал. Я уже позвонил его жене, но она утверждает, что дома этого диктофона нигде нет.
— Выходит, что-то да пропало, — заявил Шацкий.
— Похоже на то. И странно, что как раз эта штука.
— Так, это нам несколько рушит удобную теорию о паникующем взломщике, или нет? Оставить бумажник с кредитными карточками, но забрать диктофон — довольно странно.
— Думаешь, у всех них следует обыскать жилища? — спросил Кузнецов.
— Понятия не имею. Вот как раз размышляю над этим, — ответил Шацкий, массируя большим пальцем основание носа. Ему страшно была нужна кола. — Нет, пока что нет. Подождем до понедельника. Мне нужно кое-что проверить.
Кузнецов не настаивал, но Шацкий знал, что у него свое мнение. И, кто знает, возможно, он был и прав. Сам же он не хотел принимать сейчас решения о налете на жилища всех подозреваемых. Чувствовал, что это было бы неуместным.
В конце концов, он отказался от идеи колы и следующие три часа посвятил обнаружению эксперта, который был бы специалистом по терапии семейных расстановок. При случае выяснилось, что имя самого Цезария Рудского тоже находится в списке экспертов. Впрочем, именно его ему предложили в первую очередь. Только после нескольких звонков знакомым из института на Собеского,[62] он получил следующий контакт.
— Тип довольно странный, но как только уже ты на это пойдешь, то чрезвычайно интересный, — сообщил Шацкому знакомый психиатр. Как Теодор ни нажимал, он никак не желал открыть, в чем же эта «странность» заключалась, все время повторяя, что Шацкий сам должен в этом убедиться.
— Хотелось бы почитать протокол этой встречи, — сказал он под самый конец беседы и начал хихикать, словно сумасшедший.
«Врачу, излечись сам», подумал Шацкий. Как всегда, когда имел дело с психологами и психиатрами.
Психотерапевта звали Еремияшем Врубелем. Шацкий позвонил, вкратце изложил дело и договорился на встречу в пятницу.
Беседа, и правда, была краткой, но ему никак не показалось, будто общается с особенным психом.
7
В домашнем кабинете царил канцелярский стиль семидесятых годов, но ему это никак не мешало, совсем даже наоборот. Иногда он даже выискивал на Аллегро какой-нибудь предмет той эпохи, новый экспонат для собственного музея. Последней покупкой стала «Большая Всеобщая Энциклопедия Польского научного издательства» шестидесятых годов, тринадцать томов, собираясь поставить ее рядом с оригинальным советским изданием «Истории Второй мировой войны» в двенадцати томах. Такие вещи замечательно смотрелись в застекленном книжном шкафу.
Книжный шкаф, огромный полированный письменный стол, настольная лампа с зеленым абажуром, эбонитовый телефонный аппарат, черное кожаное кресло на хромированной опоре. Дубовый паркет, толстый бордовый ковер, на стенах — темные деревянные панели. Он не смог отказать себе в том, чтобы не повесить над дверью оленьих рогов. Кич ужаснейший, но в этом интерьере смотрелось просто превосходно.
Действие романа разворачивается в древнем польском городе Сандомеже, жемчужине архитектуры, не тронутой даже войной, где под развалинами старой крепости обнаружены обескровленный труп и вблизи него — нож для кошерного убоя скота. Как легенды прошлого и непростая история послевоенных польско-еврейских отношений связаны с этим убийством? Есть ли в этих легендах доля правды? В этом предстоит разобраться герою книги прокурору Теодору Щацкому.За серию романов с этим героем Зигмунт Милошевский (р. 1976) удостоен премии «Большого калибра», учрежденной Сообществом любителей детективов и Польским институтом книги.
Наутро после групповой психотерапии одного из ее участников находят мертвым. Кто-то убил его, вонзив жертве шампур в глаз. Дело поручают прокурору Теодору Шацкому. Профессионал на хорошем счету, он уже давно устал от бесконечной бюрократической волокиты и однообразной жизни, но это дело напрямую столкнет его со злом, что таится в человеческой душе, и с пугающей силой некоторых психотерапевтических методов. Просматривая странные и порой шокирующие записи проведенных сессий, Шацкий приходит к выводу, что это убийство связано с преступлением, совершенным много лет назад, но вскоре в дело вмешиваются новые игроки, количество жертв только растет, а сам Шацкий понимает, что некоторые тайны лучше не раскрывать ради своей собственной безопасности.
Третья, заключительная книга из цикла о прокуроре Теодоре Шацком. Она, в основном, посвящена проблеме домашнего насилия.
«Париж, набережная Орфевр, 36» — адрес парижской криминальной полиции благодаря романам Жоржа Сименона знаком русскому читателю ничуть не хуже, чем «Петровка, 38».В захватывающем детективе Ф. Молэ «Седьмая жертва» набережная Орфевр вновь на повестке дня. Во-первых, роман получил престижную премию Quai des Оrfèvres, которую присуждает жюри, составленное из экспертов по уголовным делам, а вручает лично префект Парижской полиции, а во-вторых, деятельность подразделений этой самой полиции описана в романе на редкость компетентно.38-летнему комиссару полиции Нико Сирски брошен вызов.
Действительно ли неподвластны мы диктату времени настолько, насколько уверены в этом? Ни в роли участника событий, ни потом, когда делал книгу, не задумывался об этом. Вопрос возник позже – из отдаления, когда сам пересматривал книгу в роли читателя, а не автора. Мотивы – родители поступков, генераторы событий, рождаются в душе отдельной, в душе каждого из нас. Рождаются за тем, чтобы пресечься в жизни, объединяя, или разделяя, даже уничтожая втянутых в события людей.И время здесь играет роль. Время – уравнитель и катализатор, способный выжимать из человека все достоинства и все его пороки, дремавшие в иных условиях внутри, и никогда бы не увидевшие мир.Поэтому безвременье пугает нас…В этом выпуске две вещи из книги «Что такое ППС?»: повесть и небольшой, сопутствующий рассказ приключенческого жанра.ББК 84.4 УКР-РОСASBN 978-966-96890-2-3 © Добрынин В.
На севере Италии, в заросшем сорняками поле, находят изуродованный труп. Расследование, как водится, поручают комиссару венецианской полиции Гвидо Брунетти. Обнаруженное рядом с трупом кольцо позволяет опознать убитого — это недавно похищенный отпрыск древнего аристократического рода. Чтобы разобраться в том, что послужило причиной смерти молодого наследника огромного состояния, Брунетти должен разузнать все о его семье и занятиях. Открывающаяся картина повергает бывалого комиссара в шок.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В маленьком канадском городке Алгонкин-Бей — воплощении провинциальной тишины и спокойствия — учащаются самоубийства. Несчастье не обходит стороной и семью детектива Джона Кардинала: его обожаемая супруга Кэтрин бросается вниз с крыши высотного дома, оставив мужу прощальную записку. Казалось бы, давнее психическое заболевание жены должно было бы подготовить Кардинала к подобному исходу. Но Кардинал не верит, что его нежная и любящая Кэтрин, столько лет мужественно сражавшаяся с болезнью, способна была причинить ему и их дочери Келли такую нестерпимую боль…Перевод с английского Алексея Капанадзе.
Майор Пол Шерман – герой романа, являясь служащим Интерпола, отправляется в погоню за особо опасным преступником.