Увядание - [8]

– Они просто чудесные, – отзываюсь я об апельсиновых деревьях.

Они и на самом деле чудесные. Похоже, здесь необыкновенно благодатный край. Я бы никогда не поверила, что девушка с фотографии, полная жизни и пышущая здоровьем, может сейчас медленно умирать.

– Да, действительно, – откликается она. – Хотя Линдену больше нравятся цветы. У нас каждую весну проводят праздник цветов. Он его просто обожает. Зимой еще есть снежный фестиваль и праздник зимнего солнцестояния, но он их не любит. Там для него слишком шумно.

Она разворачивает зеленый леденец и кладет его в рот, на секунду закрывает глаза, видимо, чтобы лучше распробовать новый вкус. Все леденцы разного цвета: этот, например, зеленый. Его мятный аромат возвращает меня в детство. Я вспоминаю соседскую девочку, бросавшую леденцы в окно моей спальни, и запах мяты, который я чувствовала, когда говорила в бумажный стаканчик, играя в телефон.

Роуз снова решает заговорить, на этот раз ее язык изумрудно-зеленый.

– Вообще-то он замечательно танцует. Не понимаю, откуда эта застенчивость.

Она кладет фотографию на диванчик, прямо в россыпь разноцветных фантиков. Не знаю, что и думать об этой женщине. Она выглядит такой грустной и изможденной, и она была так резка с Дейдре, а сейчас обращается со мной прямо как с подругой. Любопытство ненадолго пересиливает обиду. В конце концов, в этом странном и прекрасном мире могло остаться место хоть для каких-то человеческих чувств.

– Ты знаешь, сколько лет Линдену? – спрашивает она. Я отрицательно качаю головой. – Двадцать один. Мы решили пожениться, когда были еще совсем детьми. Наверное, он думал, что все эти лекарства помогут мне продержаться лишних четыре года. Его отец – известный врач, из первого поколения. Все корпит над созданием противоядия.

Последнюю фразу она произносит немного жеманно, сопровождая слова изящным жестом. Она уверена, что противоядия не существует. Так думают многие. У нас дома целые толпы недавно осиротевших детей осаждают лаборатории, за пару долларов подписываясь на участие в экспериментах в качестве подопытных кроликов. Но противоядия так никто и не придумал, а тщательный анализ нашего генофонда не смог выявить никаких отклонений, которые помогли бы объяснить природу смертельного вируса.

– Тебе шестнадцать, – продолжает она. – Идеальный возраст. Вы сможете провести остаток ваших жизней вместе. Он не будет один.

Меня охватывает озноб. Из бескрайнего сада доносится жужжание и щебет, но я будто нахожусь в сотне миль отсюда. Я на минуту, всего на минуту, забыла, почему я здесь. Забыла, как появилась в этом доме. Это волшебное место напоено ядом, подобно роскошному кусту белого олеандра, а цветущий сад за окном – мой тюремщик.

Линден похитил девушек, чтобы не умирать в одиночестве. А как же мой брат, совсем один в пустом доме? А как же те другие девушки, которых расстреляли в том фургоне?

Во мне опять закипает гнев. Руки невольно сжимаются в кулаки, я хочу лишь одного – чтобы меня увели отсюда. Пусть уж лучше запрут где-нибудь в другом месте, где угодно, только бы оказаться подальше от Роуз. Роуз, которая может открыть окно в своей комнате. Роуз, которая ездила верхом где-то за пределами этого сада. Роуз, уход которой подпишет мне смертный приговор.

Как нарочно, мое желание исполняется. Приходит Дейдре и, извинившись перед леди Роуз, объявляет:

– Приехал доктор, чтобы подготовить ее для Коменданта Линдена.

Она ведет меня вниз по коридору до лифта, который можно активировать только с помощью специальной магнитной карты. В лифте Дейдре встает позади меня. Ее движения скованны. Она явно нервничает.

– Сегодня вечером ты познакомишься с Распорядителем Воном.

Она ужасно бледна, смотрит на меня по-детски испуганными глазами. Я вспоминаю, что она и на самом деле еще совсем ребенок. Губы Дейдре сжимаются, выдавая ее переживания. Что это? Сочувствие? Страх? Нет времени разобраться: двери лифта открываются, и ее лицо становится непроницаемым. Она ведет меня вниз по другому, плохо освещенному и пропахшему хлоркой коридору, к очередной двери.

Ну же, посоветует ли она мне что-нибудь на этот раз? Но она не успевает и рта открыть, как мужчина спрашивает ее:

– Это которая?

– Рейн, сэр, – отвечает Дейдре, не поднимая на него глаз. – Шестнадцатилетняя.

Интересно, это Распорядитель или все-таки Комендант, за которого мне предстоит выйти замуж? Только собираюсь на него посмотреть, как мою руку пронзает острая боль. Успеваю бросить лишь один взгляд на стерильную комнату с глухими стенами, кровать, накрытую простыней, и зажимы для рук и ног.

Будто действуя в полном согласии с этим странным местом, комнату заполняют бабочки. Их крылышки дрожат в неровном свете. Затем бабочки взрываются как диковинные мыльные пузырьки. Повсюду кровь. Меня окутывает темнота.

4

Сегодня мое дежурство. Вечером мы заперли все окна и двери и спрятались в подвале. В углу ровно гудит маленький холодильник; тикают часы; мерно покачивается висящая на шнуре электрическая лампочка, слабо освещая то один, то другой участок подвала. Мне кажется, я слышу, как по темным углам в поисках чего-нибудь съедобного рыщет крыса.