Увидеть свет - [11]

Иногда ему приходило в голову, что ритуалы и помогли справиться со всеми жизненными невзгодами. Дали ему силу подняться туда, где он теперь находился. Каждое правило становилось очередной ступенькой. Он не хотел нарушать их, вчерашнее ощущение греховной сладости уступило место мрачному осознанию, что отрицать самого себя опасно. А разве он не из самого себя выковал каждое звено той цепи, что охватывала всю его жизнь? Цепи, призванной не лишать свободы, а удерживать в мире людей. В пространстве, заведомо враждебном.

Может, тот творец отбросил собственную цепь? Но это не принесло ему ничего хорошего. Точнее, не принесёт.

Доминик замер, осмысляя. Может ли быть пойманным сошедший с ума бог?.. Ему стало не по себе от этой мысли.

5

Почти месяц в городе не случалось значимых событий. Постепенно утихли и разговоры о таинственном маньяке, их ничто не поддерживало, ведь расследование ни капельки не продвинулось.

Доминик хоть и обращался мыслями к неизвестному творцу, всё же больше времени уделял картинам — намечалась крупная совместная выставка, где он собирался представить несколько работ. Одну из них — The Light — он ещё нигде не демонстрировал.

Но чем ближе был день открытия, тем сильнее Домиником овладевало беспокойство. Не связанное, казалось бы, ни с чем определённым, оно всё же не позволяло нормально спать и заставляло больше обычного опасаться телефонных звонков. Часто Доминик лежал в постели, в спальне, окутанной темнотой, и будто бы чего-то ждал. Может быть, света? Однако если он и включал небольшой ночник, отчего тьма отступала, то всё равно не чувствовал себя в безопасности и не мог уснуть. Неясные тревоги сделали его нервным и ещё более замкнутым, чем всегда.

Даже извечные ритуалы внезапно стали отнимать слишком много сил, но Доминик не отказывался от них — это пугало куда сильнее усталости. Друзья, впрочем, обратили внимание, что в общении он резок и непримирим, чего давно уже не случалось.

Так или иначе, но и Рик, и Эдвар связывали это, скорее, с надвигающимся событием и ни с чем другим. Доминик же не отрицал, хотя на его взгляд такое объяснение не выдерживало критики. И всё-таки день открытия обернулся некоей вехой, приобрёл дополнительную значимость, но почему?.. Это был голос интуиции, который Доминик не сумел объяснить для себя логически.

Конечно же, тем утром тревога достигла своего максимума. Доминику пора было отправляться в галерею, но медлил, словно там его ожидало что-то особенно страшное. Избавиться от мыслей подобного толка не удавалось.

Алекс отличался одним выдающимся качеством — он точно чувствовал, когда его подопечные оказывались неспособными совершить нужное действие. И Доминик даже не удивился, когда раздался звонок в дверь, хоть они и не договаривались встретиться.

— Вижу, ты ещё не на месте, — поздоровавшись, заметил Алекс. — Я отвезу тебя, можешь не брать свою машину.

— Я собирался вызвать такси, — признался Доминик. Предположение, что он сядет за руль в таком состоянии, настораживало.

— Тем более, — Алекс смотрел на него очень внимательно, будто выискивая в лице, позе, одежде определённые знаки, которые помогли бы понять, что происходит. Доминик отвёл взгляд, его беспокойство напоминало ему ложь. Он ведь не мог объяснить, что заставляет его так нервничать, а потому не должен был и жаловаться на это. Алекс, видимо, не вполне удовлетворённый осмотром, добавил: — Тебе не хочется поехать?

— Нет, — отозвался Доминик, но тут же исправился: — И хочется тоже.

— Странный мандраж, — Алекс чуть улыбнулся, словно решение только что нашлось. — Наверное, это из-за The Light.

— Почему ты так считаешь? — эта догадка поразила Доминика. Он по-особенному относился именно к этой работе, написанной под влиянием момента, порывисто. Очень долго он не желал её кому-то показывать — точно она запечатлела его самого, слишком открыто, слишком обнажённо, слишком… Но сейчас чувства к полотну стали менее болезненными, и Доминику была удивительна мысль, что он волнуется именно из-за картины.

— Она ведь чересчур личная, — пожал плечами Алекс, хотя в голосе его не было ни капли неуверенности. — Но поверь, тебя ждёт триумф. И ты должен видеть это собственными глазами.

— Возможно, — спорить Доминик не стал.

Алекс всё-таки окинул его задумчивым взглядом, прежде чем они вышли из дома и направились к машине, но больше ничего не сказал. Доминик порадовался этому. Иногда Алекс старался проникнуть глубже, чем следовало, отчего возникала неловкость, ведь Доминик никогда бы не перевёл его в круг друзей — это было неправильно в личной системе социальных контактов.

* * *

В галерее было людно. Доминик не решился спуститься в общий зал и наблюдал с балкона за тем, как люди переходят от одной картины к другой. Ему нравилось, как здесь всё устроено: балкон позволял художникам, не желавшим встречи с поклонниками, незримо присутствовать на выставке. Сюда поднимался только персонал, организаторы и те, кого хозяйка галереи именовала «мои творцы».

Анхелика де Савар была эксцентричной особой. В свои годы — а ей уже перевалило за шестьдесят — она походила на ветку саксаула. Её кожа казалась выжженой до светло-песочного оттенка, выступающие кости, острые локти и узкие плечи добавляли сходства с растением, которое пережило немало песчаных бурь. Даже смех её ощущался сухим, как пустыня.