Увидеть свет - [9]

Жажда исключительности.

Откуда взялось такое желание, Доминик не знал, но чувствовал его до неприятного сильно. Точно нашёл вдруг родственную душу, которая могла пробиться через кокон его одиночества, и теперь отчаянно не хотелось отпускать её. Странно такое ощущать по отношению к неизвестному психопату. К тому, кого никогда не видел.

— А может, это женщина? — спросил он вдруг для того, чтобы сбить с толку уже споривших до хрипоты друзей.

— Что? — опешил Рик. Эдгар задумчиво поднёс бокал к губам, но потом с сожалением в голосе заметил:

— Было бы пикантно, но нет. Это точно мужская рука.

— Отчего ты так уверен? — Рик и на этот раз требовал спора. Доминик усмехнулся, ему стало спокойнее: некоторые заключения, что прозвучали раньше, пугали его.

В свою очередь, он прекрасно понимал, что творец — мужчина. И дело заключалось вовсе не в том, что Доминик каким-то образом принадлежал к художникам, убеждённым — женщина не может творить. Знание это было сродни шестому чувству, безошибочному чутью, которое никак не опирается на логические доводы. Просто существует. Как данность, факт, как нечто незыблемое.

— На самом деле, — снова привлёк внимание Рик, — есть кое-что, сводящее всех с ума.

— И что же?

— Тайны следствия разглашаешь? — усмехнулся Доминик, пряча за этим собственную заинтересованность.

— Да к чёрту их, — Рик замолчал, заметно помрачнев, а потом всё-таки договорил, как собирался: — Жертвы, безусловно, чистенькие. Убийца обмывает их, убирает кровь, которая портит картину, оставляя только те мазки, что считает необходимыми. И кроме этого на телах нет никаких следов борьбы. В тот момент, когда было совершено нападение, они и не думали, что рядом убийца.

— Как он такого добивается? — вопрос вырвался слишком поспешно, но Рик ничуть не насторожился.

— Жертвы с ним знакомы. Но как отыскать между ними общее? Они как будто бы абсолютно разные… И, конечно, он вкалывает им что-то обездвиживающее… — Рик вздохнул. — Я не настолько глубоко посвящён в подробности экспертизы.

— Очень любопытно, — Эдгар почти задумчиво отправил в рот оливку. — Получается, он сначала входит к ним в доверие. Вряд ли он режет старых друзей. Да и тогда нашлась бы связь.

Доминик почему-то представил собственную выставку. Сколько людей — совершенно не похожих между собой — вместе смотрят на его картины. Многие даже знакомятся друг с другом на почве такого вот единого интереса. Потом они могут никогда не встречаться, но в зале очень единодушны. Проскользнула и ещё какая-то мысль, но Доминик решил держать всё это при себе. Не хватало ещё оказаться единственным, кто понимает маньяка.

Точнее, не хватало демонстрации, что он понимает его лучше других. Доминик отпил глоток вина.

— Пожалуй, мне пора идти, — вдруг поднялся Эдгар. — Это было познавательно, мне есть над чем поразмыслить.

— Рад это слышать, — Рик пожал ему руку, чуть дольше положенного задержав его пальцы в своих. — Встретимся на неделе?

Доминик с улыбкой наблюдал за ними. Временами они будто и не смотрели друг на друга, а потом словно вспоминали о чём-то, и тут же между ними загоралась прежняя страсть. Вот и сейчас было ясно, что предлагает Рик, не говоря вслух ни одного слова. Эдгар помедлил, облизнул губы и едва заметно кивнул.

— Заезжай ко мне, — позволил он.

* * *

Кто станет новым холстом?

Этот вопрос тревожил Доминика весь вечер. Он чувствовал — точно и правда установил с убийцей телепатическую связь — скоро совершится ещё одно преступление. В свет будет выпущена ещё одна смертоносная красота. Удивительно, как это пугало и возбуждало разом.

Кто будет жертвой? Как он вообще отбирает жертв?..

Правда ли, будто они не знают и до последнего не ощущают, что разговаривают с тем, кто прервёт их жизнь столь изощрённым способом? Понимает ли холст, что его сейчас замарает краска? Ведает ли краска, что скоро соприкоснётся с холстом?

Доминик дал себе возможность строить самые фантасмагорические предположения, сразу переводя их в язык символов. Ему хотелось выписать эти причудливые идеи на холсте. Так, чтобы кто-нибудь смог расшифровать. Конечно, тут же Доминик признался, что этот кто-нибудь — убийца.

Да, врать себе не стоило. Он желал, чтобы именно этот незнакомый творец со скальпелем вместо кисти увидел и прочёл каждое из полотен.

Будто только он был способен понять.

* * *

Работать ночами Доминик не любил, хотя освещение в студии позволяло. Однако сегодня он изменил привычкам, и само по себе это было нарушением ритуала, потому манило как своеобразный грех, преступление против собственного кодекса, заповедей, составлявших его мир. Удивительное чувство, привкус которого Доминик раньше не знал, да и не собирался узнавать. Но теперь, когда внутри он снова и снова спрашивал, можно ли считать красотой убийство, всё не решаясь дать однозначный ответ, переступить через прежде незыблемые запреты оказалось не только просто, но и до притягательного желанно.

Поднявшись к холстам, Доминик достал новый мольберт. Не было смысла продолжать неоконченную картину, требовалось что-то иное. Установив первый попавшийся чистый подрамник, он несколько минут созерцал грунтованную поверхность. Ему уже виделись образы, но пока он не мог выстроить композицию. Такое мгновение, как затишье перед бурей, всегда заставляло его ощущать необыкновенный прилив сил. Он едва ли не верил, что становится в этот миг почти что богом. И если уж не богом, то дверью, сквозь которую тот может войти в явный мир.