Увеселительная прогулка - [43]

28 августа, 15 часов ЗАЛ СВИДАНИЙ ОКРУЖНОЙ ТЮРЬМЫ

— Ты меня не узнаешь? — спросил Эпштейн.

Оливер молчал. Он низко опустил голову и закрыл глаза. Эпштейн подошел к нему ближе. Не открывая глаз, Оливер стал отступать назад, пока не наткнулся спиной на полицейского, который конвоировал его. Он упал к нему на руки и на какое-то время потерял сознание. Полицейский отнес его на стул, усадил и поддерживал, пока Оливер не открыл глаза.

— Оливер, — сказал Эпштейн. — Это доктор Остермайер, твой защитник.

— Мне не нужен защитник, — ответил Оливер.

— Еще как нужен.

— Зачем?

— Ты забыл, какие ты дал показания?

— Кому я дал показания?

Оливер встал, отошел от стола и внимательно, сверху донизу, оглядел полицейского, адвоката Остермайера и своего отца.

— Разве я давал показания?

— Значит, ты этого не помнишь? — спросил Остермайер.

— А вы кто? — откликнулся Оливер.

Я Остермайер, твой защитник.

— Почему все требуют от меня каких-то показаний?

— Мы должны установить истину, — ответил Остермайер.

— Какую истину?

— Вот что, Оливер, — сказал Эпштейн, — мы прослушали пленки, прочитали протоколы допроса, которые ты подписал…

— Что я подписал?

— Ты несколько раз заявлял, что убил Рут Кауц… Оливер рассмеялся. Лицо его вдруг застыло, как неживое.

— Как себя чувствует мама? — тихо спросил он.

— Она очень тревожится за тебя, — ответил Эпштейн.

— Пожалуйста, скажи ей, что я ее очень люблю.

— Она это знает.

— Она этого не знает.

— Я ей обязательно скажу.

— Почему она не пришла?

— Оливер, твоя мама больна.

— Она не пришла, потому что не любит меня. Она рада, что я в тюрьме?

— Как ты можешь так думать?

— Пусть не боится. Я не вернусь.

— Мама придет к тебе завтра, — сказал Эпштейн.

— Но ведь она тяжело больна, — возразил Оливер.

— Ей уже лучше, — ответил Эпштейн, — завтра она к тебе придет.

— Она боится.

— Чего ей бояться? И кого?

— Она боится меня.

— Она твоя мать, — возразил Эпштейн.

— Ты тоже считаешь меня убийцей?

— Нет.

— Все теперь говорят, что я убийца.

— Оливер, — сказал Эпштейн, — как раз об этом мы должны сейчас поговорить.

— Что ты хочешь знать?

— Доктор Остермайер и я хотели бы знать, что во всех этих историях, которые ты рассказывал, соответствует истине.

— Ничего, — ответил Оливер.

— Ничего? — переспросил Остермайер.

— Вы мне тоже не верите? — сказал Оливер.

— Зачем же тебе понадобилось на допросах заявлять, что эту девушку ты… — начал Остермайер.

— Рут, наверно, погибла.

— Наверно? — спросил Эпштейн.

— Я этого не знаю, — ответил Оливер, — я и сам хотел бы знать, но я не знаю, не помню…

— Садись, и попробуем разобраться вместе, — сказал Остермайер.

Оливер сел. Эпштейн и Остермайер сели, напротив. Полицейский остался стоять у дверей.

— Что я должен говорить? — спросил Оливер.

— Просто расскажи нам, что произошло в тот день, — ответил Эпштейн.

— Ты очень сердишься на меня за то, что я катался на моторке?

— Я не сержусь на тебя, нисколько не сержусь, но тебе следовало бы подумать, что, катаясь на лодке, ты нарушаешь закон.

— Да. Я больше никогда не буду. Не хочу даже видеть эту лодку.

— Разве лодка?.. — начал Остермайер, но не договорил, потому что лицо Оливера вдруг опять застыло. Наступило молчание. Оливер закрыл глаза. Губы его шевелились, но он не произносил ни слова.

— Так ты не хочешь нам рассказать? — произнес Эпштейн.

Оливер кивнул и начал говорить, но глаза его оставались закрытыми.

— Мы с Юдит выехали на середину озера…

— С кем? — перебил его Эпштейн. Но Остермайер предостерегающе поднял руку.

— Мы выехали с Юдит на середину озера, я заглушил мотор, и мы прыгнули в воду. А лодку, я это сразу заметил, стало понемногу относить волной. Тогда я поплыл за лодкой и крикнул Юдит, чтобы и она плыла следом, но она ответила: я попробую добраться до берега, озеро не такое уж широкое, мы как раз на середине, а ты следуй за мной в лодке. Но у меня стал барахлить мотор, он никак не заводился, оказывается, я закрыл воздушную заслонку, а заметил это слишком поздно, и мотор захлебнулся бензином. Тут Юдит вдруг начала кричать: где же ты, у меня уже нет сил. А может быть, она вовсе не кричала. Не знаю… Только я все время думаю: не могла же она пойти на дно, даже не крикнув…

Оливер умолк. Он открыл глаза и взглянул в лицо Эпштейну. Никто не задал ему ни одного вопроса. И он снова заговорил:

— Юдит была чудесная девушка. Юдит была на два года старше меня, но на вид казалась моей ровесницей.

— Кто такая Юдит? — спросил Эпштейн.

Оливер ответил не сразу. Через минуту он произнес:

— Это я скажу только тебе.

— Я сделаю для вас исключение, — сказал полицейский и вместе с Остермайером вышел из зала.

— Разве это была не Рут? — спросил Эпштейн.

Оливер покачал головой.

— Я не знаю, кто она такая. Может, она голландка. Юдит мне обещала, что потом все расскажет. Я знаю только, что она была иностранка. И я думаю, что она сбежала из некоего заведения…

— Где ты с ней познакомился?

— Юдит пряталась возле нашего домика на озере. Она мне сказала, что с наступлением темноты хотела попытаться проникнуть внутрь.

— Но что же произошло с Рут? — спросил Эпштейн.

— Эп, — сказал Оливер, — Юдит любила меня по-настоящему. Как женщина любит мужчину. Мы с ней…