Утро, полдень и вечер - [91]

Он выключил мотор, и Миньон проснулась от внезапно наступившей тишины. Она поежилась и жадно потянула носом воздух.

— Que Qa sent bon, mon Dieu![118] Мы уже в горах?

— На полпути к перевалу. Высота около трех тысяч футов.

Фрэнку тоже дышалось легче. У калифорнийской границы, откуда они приехали, лето, хотя и раннее, уже давало себя знать. Едва поднявшись над горизонтом, белесое солнце слепило, как расплавленная сталь, льющаяся из гигантского ковша.

Сначала машину вела Миньон, а Фрэнк рылся в газетных вырезках, содержащих материалы о забастовке в Реате. Потом он сел за руль, а она, листая вырезки, проверяла, запомнил ли он их содержание.

— Наполнить бак, мистер?

У служащего заправочной станции было веснушчатое мальчишеское лицо и вздернутый, как у мопса, нос с широкими ноздрями. Но волосы уже начали редеть, отчего он выглядел старше своих лет. Фрэнку показалось, что он встречал этого человека, но где — не мог вспомнить.

— Да, пожалуйста, — ответил Фрэнк. Он вышел из машины, чтобы размять ноги, и подошел к парню, который возился у бензобака.

— Вы где куда? — спросил парень.

Фрэнк недоуменно посмотрел на него, а парень расплылся в улыбке.

— Так нэвви говорят, когда хотят спросить: «Куда вы держите путь?» — объяснил он.

— Нэвви?

— Навахо то есть. Я жил в Винслоу, а там полно нэвви. Вот я и спрашиваю: «Вы где куда?»

— А, понимаю. Мы едем далеко. В Реату.

— Вот как! — удивился служащий. — Неужели?

«Где же все-таки я его встречал?» — подумал Фрэнк. Парень напоминал ему кого-то не столько внешностью, сколько обманчивым спокойствием, за которым скрывалась тревога.

— Говорят, в Реате беспорядки, — сказал Фрэнк.

— Я слышал, они задерживают всех, кто подъезжает к городу с этой стороны. Думаю, что через город-то они вас пропустят, а вот остановиться там вряд ли разрешат.

Фрэнк не хотел, чтобы кто-нибудь предупредил власти Реаты о его приезде.

— Моя жена художница, — сказал он. — Она хочет сделать там несколько акварелей. Неплохое развлечение во время отпуска.

Парень кивнул.

— Вы не говорили ни с кем из тех, кто побывал в Реате?

— Говорить не говорил. Но один парень, ехавший, судя по всему, оттуда, оставил в уборной газету. Это был экстренный выпуск. Из него я узнал о том, что там произошло. Черт возьми, эти чудаки, наверное, думают, что президент у нас все еще Гувер, иначе они не вели бы себя так.

— Вы шахтеров имеете в виду?

— Что вы, мистер!

Фрэнк удивленно поднял брови.

— Насколько могу судить, вы не были сторонником Гувера.

— Что вы, мистер! — снова воскликнул парень, посмотрев Фрэнку в глаза. — Он и Макартур выкурили нас из наших квартир.

— Вот как!

— Не забудьте, что именно мы нанесли в двадцать восьмом году поражение Гуверу.

Из бака полился бензин.

— Извините. За пролитый бензин я с вас не возьму.

Только теперь Фрэнк понял, что его так встревожило при виде этого парня. С трудом поборов волнение, он проговорил:

— Я хочу пожать вашу руку. Как вас зовут?

— Дойл.

Они обменялись торопливым рукопожатием. Как и тогда.

— А вас?

— Хогарт. Адвокат.

Потом, забыв об опасности, Фрэнк добавил:

— Профсоюзный адвокат.

В лице парня, совсем как у Энди, ничто не дрогнуло. Он тщательно завинтил крышку бензобака, потом взглянул на Фрэнка и криво усмехнулся.

— Желаю успеха, — сказал он и отошел проверить уровень масла и баллоны. Затем бросил через плечо: — Газета лежит на столе в будке.

— Ладно, Энди, спасибо.

Пять минут понадобилось Фрэнку на то, чтобы просмотреть экстренный выпуск «Лариат» и сунуть его в карман. Сердце билось замедленно и сильно — как бывало всякий раз, когда Фрэнк старался сдержать волнение. Выходя из будки, он столкнулся с Дойлом. Тот смеялся: видимо, Миньон сказала ему что-то веселое. Фрэнк достал пятидолларовую бумажку и деловито вручил Дойлу. Тот звякнул кассой.

— Как вам понравилась редакционная статья? — спросил он.

— Обычная история, — ответил Фрэнк.

— Верно, — согласился Дойл, отсчитывая сдачу. — Они и нас обзывали красными. Но, как я уже сказал вашей жене, это глупое обвинение. Мы, американцы, стали красными задолго до русских. Ведь мы совершили революцию еще в тысяча семьсот семьдесят шестом.

Парню хотелось еще поболтать, но Фрэнк боялся, как бы его не выдал голос. Он положил сдачу в карман и отвернулся.

— Может быть, я слишком любопытен, — сказал Дойл, — но кто этот Энди?

Фрэнк удивленно посмотрел на него.

— Вы назвали меня Энди, — продолжал Дойл. — А я Денни.

— Разве я вас так называл?

Фрэнк засмеялся, но в его неестественном смехе было что-то жалкое.

— Значит, ошибся. Эти имена звучат почти одинаково.

— Понятно. Ну, мистер, желаю вам счастливого отпуска.

Миньон уже сидела за рулем, и Фрэнк надеялся, что она не слышала их разговора.

— Этот парень сообщил мне кое-что, — сказала она Фрэнку, когда он опустился рядом с ней. — Запиши себе в блокнот, n’est-ce pas?[119]

Она переждала грузовик, мчавшийся на большой скорости, и вывела машину на шоссе. Фрэнк приготовил карандаш.

— Он сказал, что мы должны остановиться у границы, в небольшом городке Чамиса. Там есть греческое кафе, хозяин которого в прошлом году снабжал едой и деньгами забастовщиков. Он узнает, есть ли в Чамисе кто-нибудь из Реаты, и спокойно ли на дорогах, и сколько там полицейских. 11 s’appelle George