Утро, полдень и вечер - [90]

И Найенезгани будто бы отвечал вождю Голодных: «Я слышал тебя. Ты хорошо сказал. Народу нужны Голодные, поэтому я не стану их убивать». Вот что он сказал вождю. Так рассказывают.

Когда старый Бен Джоу Неззи кончил, удивление исчезло с лиц его внуков. Он рассказал им историю, которая не давала ему покоя с тех пор, как белый полицейский заставил его повернуть обратно, и рассказал ее хорошо — так, как и следовало рассказывать подобные истории. Даже его дочь и жена слушали, хотя знали эту историю наизусть.

Поджав под себя ноги, Бен Джоу долго еще сидел на овечьей шкуре, расстеленной на полу его хижины, сидел и после того, как заснули его внуки, как улеглась дочь. Он думал о сегодняшнем путешествии в страну белого

человека, думал о том, как полицейский с ружьем и маленьким стулом с колесиками спереди и сзади не позволил ему ехать в город продавать браслеты, поэтому он не купил одежду, персики в банках и шипучие пузырьки, а внуки не увидели Железо-Идущее-С-Огнем, которое он обещал им показать.

Его жена постлала овечьи шкуры и легла, укутавшись в одеяло. Он надеялся, что она заснет не сразу, тоже, наверное, будет думать, и приготовился поделиться с нею своими мыслями…

Огонь под дымоходным отверстием погас. Бен Джоу скрутил цигарку и, выкурив ее до конца, заговорил:

— Я думаю о белых. Я думаю об этих полицейских, об их ружьях и маленьких стульях с колесами. И еще думаю о Найенезгани, который не убил Голодных. И обо всем вместе.

— Я тебя слушаю, — сказала жена.

Бен Джоу молчал несколько минут, пока обдумывал, что сказать дальше.

— Я еще не все понял. Я думаю, что они не совсем плохие, эти белые. Есть в них что-то хорошее. Только, по-моему, они не знают дорогу к счастью; не нашли Тропу Красоты. У них два языка и недобрые сердца. Я так думаю. Сухая пыль крепко держит их. Дождь не падает на их кукурузу. Он падает на наши поля и на горы падает. Но поля белых покрыты пылью, их козы худы, и белые творят безобразия. Я думаю, что больше никогда не поеду Тропой Железа. Наверно, для нас будет лучше, если хорошие вещи из города купцы привезут сюда.

Его жена что-то пробормотала совсем сонным голосом, но Бен Джоу еще не закончил своей мысли. После долгого молчания он снова заговорил — тихо, словно в забытьи.

Эти белые умеют делать хорошие вещи. Но у них, по-моему, мелкие души. Им чуждо возвышенное, они не слушают, когда говорят боги. Они — как Голодные. У них много хороших вещей, но они не приносят им счастья. Их жизнь не дает наслаждения. Это мы видим, когда ездим туда. Мы видим, что они живут, как Голодные, и думаем, что, может быть, убьем их. Но мы поступаем как Найенезгани. Мы не убиваем их, а говорим: «Живите», потому что, если мы убьем их, нам, наверно, уже не захочется идти Тропой Народного Счастья. Пожалуй, нам не 9** 263

быть счастливыми, если мы убьем этих Голодных, этих белых. Мы убьем их, если они причинят нам слишком много бед. Но если они будут вести себя так же, как Голодные, мы позволим им жить. Так, по-моему, должно быть. Это я и хотел сказать. Все.

— Я слышала тебя, — пробормотала жена.

Может, он и не так много сказал, но достаточно. Он был доволен собой. Он вынашивал эти мысли и сейчас чувствовал себя так, словно после долгого поста спустился в долину.

Он положил руку на жену, к нему пришло желание, и он подумал о том, что оно уже давно не приходило и уже давно у них с женой ничего не было. Но теперь это будет и сделает их счастливыми. Он рад. Хотя желание не очень сильное, но приятное.

Он окликнул ее по имени, интимному имени, известному только им двоим. Но она отвернулась от него, что-то проворчав. Он понял, что она сердится, и сам рассердился.

— Нет би-и-изнеса, — протянул он, усмехаясь, и отнял руку.

Но тут же вспомнил, что этими словами передразнивал белого полицейского…

Он еще и еще раз повторил про себя двусмысленную шутку и досадливо махнул рукой, как бы отгоняя скверную мысль. Он вспомнил эти слова лишь потому, что услышал их от белого полицейского.

Над его женой тоже посмеялись, ее тоже не пустили в город. Значит, и она сердится. Ай-ай, думает, наверно, она. У меня нет материи, нет персиков, мой рот не чувствует вкуса хорошей пищи, и все это из-за белого полицейского… Кто поедет в город белого человека, тот обязательно делается сердитым.

Огонь погас, и тлеющие угольки покрывались золой. Бен Джоу снова закурил. Ему хотелось настроить себя на приятные мысли и с ними заснуть. Но это никак не удавалось, все раздражало его, и он подумал, что надо уехать из этой долины. Он построит новую хижину подальше от Железной Тропы, от этих белых и этой дьявольской дороги. Они уйдут далеко-далеко на север, где нет белых, кроме купца, где дымят только костры из можжевельника, где деньги — чистое серебро и полицейские — только навахо…

Бен Джоу бросил окурок в золу. Завтра они обсудят его план. И может быть, завтрашний день будет удачней сегодняшнего.

Он закутался в одеяло, вытянулся на овечьих шкурах и вскоре заснул.

10. Ветеран

Хотя в баке еще оставалось горючее, Фрэнк Хогарт решил заправиться. Иначе он рисковал остаться без бензина, ибо следующая заправочная станция может быть закрыта.