Утро, полдень и вечер - [78]

— Брось ораторствовать и сядь, сукин сын! — крикнул Бэтт, выпрямившись во весь рост и схватив винтовку. — Ты арестован! Если у тебя есть что-нибудь сказать, скажешь шерифу. А сейчас заткнись!

Хэм едва не улыбнулся. Кажется, он одержал маленькую победу. Больше не стоит искушать судьбу. Все, что нужно, он скажет Бэрнсу.

— Ладно, — согласился он, ища взглядом стул. Хэм хотел сесть так, чтобы дверь, если она вдруг откроется, загородила бы его.

Итак, ему повезло. А может, никакое это не везение? Хэм вспомнил, как Парсонс сказал Морено: «Мне нет до этого дела», вспомнил его почти дружеский тон, который он поторопился замаскировать раздражением.

Какой-то странный hombre[87]. Взять хотя бы его разговор по телефону, когда просили Морено, односложные ответы и, наконец, это «очень жаль»… Словно его просили о чем-то, а он отказался. Не связано ли это с ранее оброненной фразой?

Черт побери!

Хэма вдруг осенило. Да ведь просили к телефону не Морено, он сам звонил! И «ушел» не Морено, а он, Хэм. Значит, Парсонс говорил неправду!

Теперь все ясно как божий день. Морено позвонил и сообщил Парсонсу, что за Хэмом выслан патруль, а Парсонс должен был задержать Хэма. Но Парсонс солгал. Он сказал, что Хэм уже ушел.

Неужели это возможно, неужели человек, сделавший своей профессией лживую пропаганду, решил спасти жизнь одной из своих жертв?

Этика капиталистов всегда представлялась Хэму непостижимой, не старался он понять ее и на этот раз. Может быть, Парсонсу просто не хотелось пачкать руки в крови?

Во всяком случае, этого человека надо иметь в виду, попробовать склонить его на свою сторону…

Из-за железной двери, ведшей в камеры, до Хэма стали доноситься голоса. Они раздавались все громче, сопровождаемые ударами по металлу. Хэм прислушался, стараясь уловить не столько смысл слов, сколько тембр и акцент кричавших, чтобы определить, кто заперт в камерах.

Первой он узнал голосистую Елену Старову, потом одного из сыновей Виджила, потом Лидию… Но почему она там? У нее ведь алиби. Кто же…

Больше ему не удалось кого-либо узнать. Люди скандировали, отбивая такт по решеткам:

— О-де-я-ла! О-де-я-ла!

Хэм взглянул на Бэтта. Тот делал вид, что ничего не слышит.

«Кто сказал, что народ не борется?» — подумал Хэм, ликуя.

5. Дом вдовца

Вокруг дома сенатора Махони было безлюдно и тихо. Бэдди Ведемейер злился, что ему досталось дежурить в таком месте. Другим хорошо, они небось развлекаются с красными дамочками. Сегодня утром он явился одним из первых и целый день работал как черт, а когда пришло время позабавиться, они вдруг вспомнили, что он «еще школьник», и отправили в такое место, где не увидеть, не сделать ничего запретного.

Он воображал, что где-то там, где его сейчас нет, происходят бурные оргии, и злился, клянясь расквитаться когда-нибудь с Бэттом Боллингом, тренером и остальными.

Погруженный в свои мысли, он не заметил, как к воротам дома подкатил «паккард». Бэдди взял винтовку наперевес и, стараясь говорить басом, окликнул вылезавшего из машины человека.

Черт возьми, да это же мистер Барбидж, управляющий шахтами! Бэдди засуетился и, спотыкаясь о приклад винтовки, кинулся открывать ворота.

— Смотри в оба, сынок, — сказал мистер Барбидж, входя на крыльцо и нажимая кнопку звонка. — Это ведь не пикник, понимаешь? Убийцы рыщут повсюду.

— Да, сэр, — ответил Бэдди как можно серьезнее.

Мистер Барбидж прав. Только зазевайся немного, и неприятностей не оберешься.

Дэн Барбидж и Джейк Махони не тратили времени на церемонии, хотя и держались друг с другом вежливо. Они уже давно составили мнение один о другом, и оно не было лестным. Каждый считал своего партнера последним мерзавцем.

Дэн был рад, что не отложил этого разговора на завтра. Момент был удобный — его партнер еще не успокоился после истории в суде. Он был слишком раздражен, чтобы вести обычную для политикана вкрадчивую и велеречивую, но ничего не значащую и ни к чему не обязывающую беседу, перемежая ее не относящимися к делу забавными анекдотами. На этот раз Дэн будет слушать. Иначе вспылит и выдаст себя.

Однако и Джейк ничего не имел против визита Барбиджа. Он уже давно хотел поговорить с этим щеголем. Рано или поздно Дэниелю Холлистеру Барбиджу все равно придется понять, что запад есть запад и что цилиндры там служат лишь мишенью для стрельбы. Этот пижон, прожив в Реате двадцать лет, все еще вел себя так, словно его окружают джентльмены. Посмотреть, как он готовится отпраздновать свадьбу дочери, так подумаешь, что она выходит за принца Уэльского, а не за внука бродячего торговца, который надул правительство на четверть миллиона, заключив контракт на поставку индейским школам порошка от насекомых. Сквайр Барбидж должен знать, что отношения между Реатой и угольной компанией основаны на взаимности. Глупо рассчитывать на то, что город станет давать тебе гарантии и привилегии, а когда он окажется в затруднительном положении, ты сделаешь вид, что тебя это не касается. Кто-то должен объяснить этому Дэну, что он не на состязаниях у маркиза Квинсберийского, где демонстрируют рыцарскую доблесть, а в уличной драке, где невозможно оставаться чистеньким и, стоя в сторонке, размышлять, хорошо или плохо пользоваться кастетом. Нельзя сначала подзуживать людей, а потом жаловаться на то, что драка идет не так, как ты рассчитывал. В таких случаях надо хватать, что попадется под руку, и бить что есть мочи.